Читать книгу "Реформатор - Юрий Козлов"

Савва спросил у бармена пива.

Бармен, ненавидяще белея во тьме глазами, ответил, что пива нет и не будет никогда.

Савва подсел было к одинокой, искурившей в ожидании клиентов не один десяток — пепельница была в окурках, как еж в колючках — сигарет проститутке. К нему немедленно прямо из шумящего сортира вышел угрюмый, маленький и толстый, как бочонок, армянин: «Она занята!» Никиту удивило (хотя уже не удивило), что и лунно- (в смысле венозно) ляжечная, определенно разменявшая «сороковку», проститутка брезгливо отвернула накрашенную рыбью морду от молодого и красивого Саввы, обняла студенистой белой рукой армянина за практически отсутствующую, как колючей проволокой утыканную жестким черным волосом, шею.

И ведь не боится наколоть ручонку, подумал тревожно вставший в дверях Никита.

Два устроившихся в углу с принесенным портвейном приблатненных типа вдруг как зомби поднялись из-за своего столика, решительно направились к Савве. Одного Савва, не вступая в ненужные разговоры, встретил прямым в челюсть, другой, однако, успел дать Савве ногой в яйца, прежде чем Никита с грохотом толкнул ему под ноги паукообразный железный стул, который неожиданно, как якорь на дне морском, вмертвую зафиксировался между двумя другими железными пауками, так что у атакующего приблатненного вышла заминка, и Савва с Никитой успели покинуть негостеприимный бар с диким названием «Стоп», радуясь, что «Стоп» выпало противникам, а не им.

«Все против меня», — пробормотал на улице Савва, без малейшего стеснения (чего стесняться при таком отношении со стороны окружающих?) потирая ушибленное место.

«Против тебя?» — удивился Никита.

«Против нас: меня и Союза Советских Социалистических Республик», — уточнил Савва.

«Почему?» — Никита из последних сил преодолевал антипатию к брату. Лживым, жадным и подлым почему-то казался ему Савва. Какая-то совсем идиотская мысль посетила Никиту: а не душит ли он случаем, не закапывает после того как натешится несчастных девушек? И еще почему-то ему вдруг смертельно захотелось в Турцию, которая была рядом — через море, однако попасть куда вот так сразу (по желанию) было совершенно невозможно по причине все еще висящего над страной железного занавеса.

Никита отчетливо, как если бы шел к этому всю свою короткую жизнь, понял: нет страны хуже, чем СССР и, следовательно, нет человека хуже, чем брат, который пытается продлить существование СССР. Все это было тем более странно, что лично Никита (исключая невозможность предпринять немедленное путешествие в Турцию прямо из Крыма) от СССР ничего плохого не видел. Стало быть, дело было не в Никите. Нечто более существенное, так сказать, судьбоопределяющее и предопределяющее правило бал.

«Еще один такой удар, — Савва шагал, широко расставляя ноги, как будто только что соскочил с лихого скакуна, — и нашей державе п….ц».

«Почему?» — тупо повторил Никита.

«Видишь ли, брат, — перевел дыхание Савва, — в данный момент народ дико ненавидит свою Родину. Причем ненавидит, как ее форму, так и содержание, то есть ненавидит законченно и отъявленно. Подобную ненависть можно сравнить с двухактной пьесой. Сначала истребляется форма. Ну, а потом — неотвратимо — оставшееся без формы содержание. Содержание без формы — все равно, что человек без… яиц. В принципе, его можно и не истреблять — он и так бесплоден. В каком виде в данный исторический период существует наша Родина? — спросил Савва и сам же ответил: — по форме — СССР, по содержанию — Россия».

«Чего тебе до этого сраного СССР? — наконец-то сумел сформулировать Никита давно мучивший его вопрос. — Чего ты… ссышь против ветра?»

«В общем-то, ничего, — неожиданно спокойно ответил Савва, и Никита почувствовал, что переполняющая его ненависть как перегороженная плотиной река целиком уходит в один канал — СССР, оставляя другой — Савву — сухим и чистым. — За исключением того, что СССР, он же Россия — моя Родина, а Родину, какой бы несовершенной она ни казалась, ненавидеть и предавать нельзя, потому что она от Бога. Более того, — понизил голос, посмотрел по сторонам, словно их могли подслушать, Савва, — иногда мне кажется, что Бог — это и есть Родина, хотя, конечно, далеко и не только одна лишь Родина. Полагаю, что именно любовь к Родине есть та универсальная линейка, которой Бог измеряет явившиеся к нему души, так как в остальном — уме, талантах, росте, красоте и так далее — люди от рождения не равны. Что же касается ссанья против ветра, то это делать необходимо. Так же, — добавил после паузы, — как и плавать по морям… Это понимали еще древние римляне».

Но не из СССР в Турцию из Крыма, подумал Никита.

И еще почему-то подумал, что, быть может, брат имеет в виду моря… мочи?

«Даже если Родина… плохая?» — поинтересовался он.

«К тому же, — словно не расслышал его Савва, — то, что рождается, точнее, возникает в результате предательства — много, много хуже того, что было раньше. Новая же Родина в результате предательства, — внимательно посмотрел на Никиту, — не возникает никогда, то есть, по определению. Видишь ли, брат, предательство сродни в лучшем случае аборту, в худшем — убийству. Его первичные следствия — бесплодие и страх за содеянное. Вторичные — очередные — в стиле non-stop — предательства. И так до тех пор, пока что-то не положит этому конец».

«“Стоп”-бар», — неизвестно зачем сказал Никита.

«“Стоп”-бар? — удивился Савва. — Может быть, если, вырубить там музыку и всех расстрелять».

Проходящие мимо девушки шарахнулись от них, как от прокаженных, как от… выскочивших из «Стоп»-бара предателей — подпольных абортмахеров и убийц. Хотя, если (насчет народа) верить Савве, девушки сами были (потенциальными?) non-stop предательницами. Интересно, как они… насчет абортов? — подумал Никита.

Одна с полненькими гладенькими, как шампиньоны, ножками в мини-юбочке вдруг свистнула им спину.

Никита и Савва обернулись.

«Я лучше сдохну, чем дам тебе, позорная козлина!» — крикнула, сделав неприличный жест в сторону Саввы, девушка, хотя ни словом, ни взглядом тот ее об этом и не просил. Но девушка таинственным образом была в курсе их — Саввы и СССР — проблем.

«А мне?» — Никите стало обидно за брата.

«А у тебя еще… не вырос, урод!» — шампиньононогая девушка определенно за словом в карман не лезла. А если и лезла, то в нехороший, замусоренный карман, откуда извлекала не менее гадкое слово. И вообще, какая-то она была слишком белая, как будто солнце ее… не брало. Она давала, а оно не брало. Может, потому и злая, подумал Никита.

«Неужели, — с тоской посмотрел на вечернюю набережную, где уже зажглись огни Савва, — мне придется сесть за изнасилование?»

«Почему народ ненавидит СССР? — Никита подумал, что если что-то нельзя объяснить просто и внятно, то (хотя бы ради упрощения собственного существования) это следует воспринимать как данность, как звездное небо или земное притяжение. Иначе можно сойти с ума. — Просто так никто ничего не ненавидит, — рассудительно заметил он. — Разве только»… — прикусил язык, потому что в данный момент народ без малейших на то оснований люто ненавидел Савву.