Читать книгу "Парк свиданий. Большая книга весенних романов о любви - Ирина Щеглова"

Поэтому она и отказалась идти с Юлькой. Вокруг подруги витает любовь. Маше теперь все это было неприятно.

Но Мазурова не отстала. Прислала Ваню. Колесников застыл в коридоре в позе Наполеона – руки скрестил на груди, правая нога чуть согнута в колене.

– Слушай, и чего ты все время выполняешь Юлькины приказы? – Степанова изображала из себя радушную хозяйку – наливала чай, резала торт.

Ваня краснел и отводил глаза. Боится, что она станет припоминать ему глупые крики в первый час нового года?

Маша прислушивалась к себе. Нет, ее не волнует появление Олега. Больше не волнует. Она никогда-никогда не станет попадать в такие ситуации. Двусмысленностей в ее жизни хватило.

Вышли на улицу. Около школы столкнулись с Шульпяковым.

– Зима, а все влюбляются, – неожиданно прокомментировал он появление одноклассников. – Как будто бы весны подождать не можете.

– Дурак ты, – отозвалась Маша.

Глеб обиделся. Это было видно по отражению в стеклах его очков, по тому, как он поджал губы. По его тяжелой походке.

Январь стелил белоснежные ковры и сам же их торопливо менял. Жизнь застыла в сумраке ожидания. Словно в сотый раз перечитываешь «Ромео и Джульетту», наивно надеясь на то, что от этого бесконечного перелистывания страниц изменится сюжет, что Ромео опоздает, что он придет к пробуждению возлюбленной. Январь давал надежду, что когда-нибудь ночь закончится, что наступит утро, что совсем скоро будет много-много солнца. Но все равно боязнь того, что сработает «плохой» сценарий, рождала тревогу. Кто его знает, этого Шекспира, а вдруг он решит написать очередную трагедию? И весна уже не придет никогда.

Юлька на уроках снова рядом со Степановой. Колесников с Максимовым за ними. Романтика.

– Я сяду? – как-то утром спросил Ваня.

– А Юлька?

– Она заболела.

Максимова тоже не было. Вроде бы перемещение Колесникова логично. Глаза ей на происходящее открыл Шульпяков. Подошел в столовой, посопел, посверкал стеклами очков.

– Гуляешь? – многозначительно спросил он.

– Обедаю, – не поняла его Маша.

– Мазурова скоро выйдет?

– Не знаю. – Вопросы были странные.

Из толпы вывинтился Колесников с подносом.

– Гуляешь? – забыв, что ему только что на этот вопрос ответили, спросил Шульпяков.

– Макароны ем, – грубо отозвался Ваня. На обед была котлета с картошкой.

– Вот я и смотрю, что макароны.

Глеб стащил кусок хлеба и тяжелой походкой отправился прочь.

– Дурак. – В Маше поднималось глухое раздражение.

– Да нет, – вздохнул Колесников. – Слишком умный.

– Это ты о чем? – насторожилась Маша.

– Может, сходим куда-нибудь?

– Да я вроде уже нормально себя чувствую, – осторожно произнесла Маша, думая, что Юлька все еще посылает Ваню ухаживать за ней. Ведь и про любовь он три недели назад кричал потому же – Мазурова попросила не расстраивать подругу.

– При чем здесь это? – проворчал Колесников. – Просто я сегодня свободен.

Зазвенели, затрезвонили колокольчики тревоги. Что-то было не так.

– Не, нам сочинение задали. Надо писать.

Но о «Зимнем утре» не думалось. Все было слишком странным. Хорошо, что перестала напоминать о себе Алиса, предупредив, что в феврале у нее депрессия. А февраль вот-вот наступит.

– Четверг, – настаивал на следующем утре Ваня. – Новое кино показывают. Пойдем?

В кино хотелось.

– А как же Юлька?

– У нее ангина. На улицу никак.

Маша знала, что у Мазуровой ангина – подруга всегда заболевала в конце зимы, это у нее был такой ритуал. Без солнца чахла.

В четверг выбраться в кино решил чуть ли не весь класс. Около развлекательного центра встретили Шульпякова. Он выплыл из компании Скрипочки, Богдасарова и еще кого-то из своих.

– Гуляете? – В нем дремал великий следователь. Очки посверкивали таинственно.

– Макароны едим. – Ваня встал боком, словно загораживал Машу от Глеба.

– Подруга с температурой, а ты с ее парнем? – некрасиво ухмыльнулся Шульпяков. Нет, не станет он следователем, будет писателем. Таким, из малоизвестных.

– Ты чего, дурак? – Маша заметила, что реагирует на одноклассника одинаково.

А потом сидела в темном зале и думала, что он имел в виду.

– Слушай, ты когда болеть кончишь? – Маша устроилась на своем любимом месте – на подоконнике. Был он в Юлькиной комнате большой. Не какой-нибудь хлипкий пластик, а прочное дерево.

– Когда солнце выйдет, – тяжело, через силу произнесла Юлька. Болезнь в этот раз ее серьезно прихватила.

– А Ваня к тебе заходит?

– Бывает. – Юлька закашлялась, прикрывшись журналом. – Что у вас нового?

– Шульпяков роман пишет. Говорит, будет похлеще «Войны и мира».

– С вами не помрешь! – морщилась Юлька – у нее все болело. – Только расслабишься, а тут такие события происходят.

Маша спустила ноги с подоконника. Вообще она пришла жаловаться на Колесникова. Где-то к середине фильма она поняла намеки Глеба, причину его таинственного посверкивания очками. Да и Ваня вдруг взял ее за руку. Это было неприятно. Пускай когда-то она ему нравилась, но сейчас он с Юлькой. И точка.

– Чего молчишь? – Юлька вынырнула из-под журнала. Была она бледная, с запавшими глазами, с потрескавшимися губами. Бедная Мазурова!

– Погода на улице хорошая, – прошептала Маша. – Тебе бы на улицу. Сразу поправишься.

Маша давно подозревала в себе северного мишку – любила морозы. Вот и сейчас деревья трещали от стужи, скрипел под уггами снег, куртка задубела и похрустывала от движений, воздух застыл, казалось, его можно брать руками. Низкое солнце било по глазам, вытягивало тусклые тени из деревьев и домов. А еще было лазурное небо. Оно казалось до того промытым и бездонным, словно специально кем-то нарисованным.

– Вы чего, с ума тут все посходили? – возмущался подмерзший Ваня. – Она же помрет!

Закутанная в шубу Юлька помирать не собиралась. Наоборот, раскраснелась, изо рта у нее вырывался банный парок.

Выгуляв подругу, они с Колесниковым вдвоем шли от Юлькиного дома. Ваня все еще ворчал, что Маша зря вытащила Мазурову на мороз.

– А тебе-то что? – разозлилась Маша.

– В каком смысле?

– Что ты за мной таскаешься?

Ваня молчал. Стоял на месте, переминался от холода в своих кроссовках. И молчал. Смотрел в сторону.

– Ты же с Юлькой!

– Ты была занята, – прошептал еле слышно.