Читать книгу "Тусовка класса "Люкс" - Элиот Шрефер"

Они пошли по Бродвею. Ребятня с металлическими трубками и теннисными мячиками играла в стикбол[5], уличные торговцы продавали с тележек ломтики манго на палочках, пожилые мужчины сидели по четверо за фанерными столиками и играли в домино, владельцы винных погребков спешно распродавали подтаивающее мороженое. Оставшись без электричества, народ высыпал на улицы, словно перед началом большого празднества. Ной вдруг почувствовал симпатию к своим соседям, которые в самом рядовом событии успели найти повод для веселья. Возле дома, где жил Ной, они немного поговорили, потом Федерико сказал:

– Эй, а у тебя есть свечи? Скоро ведь стемнеет. Будешь сидеть в темноте.

Свечей у Ноя не было. Он уже заметил, какие темные прямоугольники окон по сравнению с постепенно убывающим светом, заметил начинавших собираться у входа группами молодых людей – некоторые из них не внушали доверия. По спине пробежали мурашки. Он представил, как карабкается по лестнице, нащупывая в кармане ключи, как забивается в угол своей комнаты и смотрит, как темнеет небо.

– А у тебя есть свечи ? – спросил он Федерико.

* * *

Федерико жил в ветхом двухэтажном строении из бурого кирпича, в нескольких кварталах от Ноя. Здания по обе стороны от него были обнесены фанерным забором, щедро разукрашенным граффити, и нависали над улицей как угрюмые горгульи. Федерико дернул дверную ручку и забарабанил в дверь:

– Мама!

Из-за массивной двери донеслось топанье: кто-то очень тяжелый спускался со второго этажа на первый. Дверь отворилась, на пороге стояла женщина; ее телеса загораживали дверной проем. Она была такая толстая, что ее одеяние чуть не трещало по швам. Словно для равновесия, она держалась за дверной косяк; похоже было, что она не привыкла к своей тучности: тело у нее раздулось, словно шар, а лицо осталось лицом очень худой женщины, с тонкими, заостренными чертами.

– Мам, это Ной. Мой друг.

– Но-ой, – нараспев повторила женщина. – Я Гера. Я мать Федерико.

Федерико сказал ей что-то быстро по-испански. Она ответила; тон у нее при этом был одновременно гневный и слащавый. Внезапно Гера отступила в сторону, и они втроем поднялись по лестнице, покрытой пылью и обертками из «Макдоналдса». Ной шел за ними молча, как младший брат. Федерико и Гера продолжали перебрасываться испанскими репликами. Гера распахнула еще одну дверь, уперлась в стену костяшками пальцев и пропустила сына и Ноя.

– Добро пожаловать. Заходите, – сказала она.

Ной поблагодарил, и они прошли в гостиную, обставленную обшарпанной мебелью, но очень опрятную. Федерико отправился в туалет, а Гера подвела Ноя к потертому грязно-розовому креслу. На ручке лежала пожелтевшая газета, заголовки были на каком-то восточноевропейском языке.

– Ой! – вырвалось у Ноя.

– Что такое? – спросила Гера.

Ной показал на газету.

– Я-то думал, вы южноамериканцы, – засмеялся он.

Гера, казалось, очень удивилась.

– Южноамериканцы? Я и Федерико?

– Ну да, ведь вы живете по соседству с латинос, и вообще… – Ной не мог придумать, почему допустил такую идиотскую ошибку.

– Но наши имена… Федерико. Разве южноамериканец может назвать ребенка Федерико? Или Гера?

Имя свое она произносила так, что и впрямь приходила на ум грозная богиня. Казалось, Гера готова прийти в ярость: щеки у нее вздымались, она выпрямилась в полный рост.

– У вас очень красивые имена.

– Я специально их выбирать. У этих имен есть корни. Это классика!

Федерико выглянул из ванной и воззрился на свою воинственную мать.

– Что случилось?

– Ничего, – отрезала Гера.

Ной неопределенно улыбнулся.

– Теперь я, – объявила Гера и пошла в ванную. Дверь захлопнулась.

– Мамаша у меня чокнутая. – Федерико вытер руки о перекинутое через дверь полотенце. – Ты не представляешь. Совершенно невменяемая. Олена с ней разговаривает, а я забил.

– Вы все вместе живете?

– Да, деньги экономим, чтоб сестра училась. Дешевле, знаешь ли, выходит. – Он смерил Ноя взглядом, кивнул каким-то своим мыслям и плюхнулся на Диванчик. – Она тебе понравится. Ее зовут Олена, хотя мамаша станет тебя убеждать, что Титания. Хочешь выпить или там закусить?

– Нет, спасибо, – ответил Ной, немедленно и без всякого удовольствия представив себе Федерико в юбке.

– Она никогда не выходит. То есть мамаша совершенно разучилась общаться. Сидит дома целыми днями и играет в карты с сестрой, когда она здесь появляется. То есть редко, потому что Олена весь день на работе.

– А чем она занимается ?

– Сестра-то? Не знаю, вроде как официанткой или что-то такое. Сейчас-то она, кажется, в химчистке работает.

Ной откинулся на спинку кресла. Федерико подробно излагал свои планы на ближайшие выходные, куда входило пообедать с девицей, которая оказалась настоящей стервой/задавакой (эпитет менялся во время рассказа), а потом сделать восковую эпиляцию всего тела («Не думай, старик, что я так трясусь над своей внешностью, но это для меня жизненно необходимо, я ж ведь волосатый, как животное. Я в субботу еду на пляж с такой шикарной сучкой»). Дверь ванной наконец открылась, и появилась Гера. В комнату хлынули волны парфюма. Она собрала волосы в хвост и так густо положила румяна и тени, что ее лицо стало напоминать палитру. Гера одарила Ноя сверхлюбезной улыбкой, словно пародируя изысканное радушие доктора Тейер.

– Ной, – воскликнула она, вытирая руки о свое безбрежное платье, – что вы будете пить?

Три попытки вежливого отказа были отвергнуты, и наконец Гера сунула-таки ему в руку стакан с полурастаявшим льдом, а Федерико до краев наполнил его каким-то хлебным алкоголем из керамического кувшина, который он вытащил из-под раковины. Ной сделал глоток. Его желудок, еще не пришедший в норму после вчерашнего, содрогнулся. Ной постарался держать стакан подальше от себя.

– Нравится? – широко раскрыв глаза, спросила Гера.

– Да, очень, – солгал Ной. – Откуда такое?

– Из Италии, – сказала Гера.

– Из Албании. – Голос Федерико перекрыл ответ матери. Он повернулся к Ною: – Мы из Албании. Приехали сюда через Италию.

– Ох, Федерико, – фыркнула Гера, – мы почти что итальянцы.

– Меня вообще-то зовут не Федерико… – продолжал Федерико, на его лице играла нахальная улыбка, он дразнил свою мать, задевая какое-то ее больное место.

– Почти что Федерико, – запротестовала Гера.

– …а ее – не Гера.