Читать книгу "Худышка - Иби Каслик"

Маленькая девочка-подросток с одиннадцатью сережками в ухе протягивает ему заказ.

«Это проверка. Тебя проверяют».

«Сарделькой?»

Я дергаю себя за волосы, отчаянно стараясь не показать Солу, что меня начинает трясти от одной мысли, что я съем дурацкую сардельку. Мне кажется нелепой моя паника, потом я вспоминаю, как, когда я лежала в клинике, диетолог повела нас в кондитерскую показать, что нет ничего плохого в том, чтобы есть, и не задумываться о том, что ты ешь. Что нет ничего плохого в том, чтобы иной раз перекусить, даже если ты не голодна, что так поступают нормальные люди и это не значит, что ты тут же разжиреешь, как свиноматка.

Я откусила кончик сардельки, острый масляный соус просочился ко мне в рот, и потом я уже не могла остановиться, я проглотила его, прежде чем мы даже нашли место на заднем ряду трибун. Какая разница, если я съем маленький кусочек жаренного в масле мяса?

– Похоже, ты все-таки проголодалась, – говорит Сол, садясь прямо и глядя вперед, на поле, как увлеченный мальчишка.

– Я всегда голодная, – говорю я, пытаясь понять, куда он смотрит.

– Слушай, Жизель мне нравится гулять с тобой в парке и все такое, и приходить на соревнования Холли, и так далее, но вот что я тут подумал: мне бы хотелось пригласить тебя, ну, знаешь, на свидание, настоящее свидание. Посидеть в каком-нибудь месте.

– Я…

«Нет, категорически нет».

– Что? Ты же ужинаешь, или как? Он поворачивается ко мне и громко всасывает мороженое, а липкий красный сладкий лед стекает по его ладони.

«Ты что, правда собираешься пойти на свидание?»

– Да, иногда, мне нравится итальянская кухня.

– Отлично, значит, итальянская. – Сол официально жмет мне руку, сделка заключена.

– Значит, договорились. Может, в четверг?

– Четверг годится, нет, подожди… Нет, похоже, четверг все-таки годится.

– Я заеду за тобой к половине восьмого.

– Сол… – Я тяну его за куртку. Он повернул лицо к ветру, отвернувшись от меня.

– А?

– Что случилось?

– Ничего. Наверно, я просто боялся тебя пригласить. Я думал, ты откажешься. Вас же, девчонок, не разберешь, с ума можно сойти.

Девчонок. Он считает меня девчонкой. В кои-то веки эта мысль не приводит меня в ужас, как и мысль о том, что я могу быть чьей-то девушкой, его девушкой. Он снова смотрит прямо вперед, моргая длинными ресницами. Он доел до середины мороженого, оно белоснежное. Он вытирает руку о сиденье и пачкает его.

– Почему бы я стала отказываться?

Он смотрит на меня, как будто я самая большая дура на свете, и пытается вытереть об меня руку. Я смеюсь.

– Не смотри так на меня, Соломон. «И ради бога, ты что, ребенок? Не смей об меня вытираться. – Я отталкиваю его руку и кладу ему на колени.

– Извини, но, когда я сижу на школьных соревнованиях по бегу, во мне просыпается какой-то идиот.

Одной рукой я беру его липкую ладонь, а другой обнимаю за плечи. Я вижу, как Сэлери смотрит на нас с передней скамейки, а потом идет в нашу сторону, и пытаюсь отцепиться от Сола. Я вижу, что Сэлери, как и я, тоже нервничает из-за Холли. Он слабо улыбается мне и кашляет в кулак.

– Как она? – спрашиваю я, глядя на Сэлери сквозь полузакрытые глаза.

– Хорошо, хорошо. Правда, я чуть-чуть беспокоюсь. Она вчера жаловалась на колено. Мы надели на него поддерживающий наколенник. Думаю, у нее все будет нормально.

– Хорошо…

– Я слышал, ты училась на медицинском. Поздравляю. Тебе всегда удавались науки.

– Да, я только что закончила первый курс… Взяла небольшой отпуск… посмотрим, как оно пойдет.

Первыми идут мальчики, бегут на сто и на четыреста метров. Потом объявляют девочек и дистанцию полтора километра. Я вижу, как Холли на краю поля растягивает ноги и подпрыгивает вверх-вниз. Как она ненавидит пистолет. Она королева фальстартов. Выстрел всегда раздается у ней в голове на секунду раньше, чем нужно, и она подпрыгивает в воздух, как дикий кролик. Она бросает на трибуны озабоченный взгляд и ставит белую кроссовку на белую линию.

И перед самым выстрелом она подносит руку к левому уху, чтобы увеличить громкость на слуховом аппарате. Раздается сухой, отрывистый хлопок, как будто ломается палка, и она устремляется за Люси, ее Немезидой.

На Люси зеленая сетчатая майка с поблекшими буквами БПС – «Богородица Присно Скорбящая». Холли держится сразу за Люси, двигаясь с полной отрешенностью, ее руки затвердели, кулаки округлились, как будто она держит желуди.

Холли – бегун традиционный, она не идет на риск, не тратит лишней энергии. Одно из ее правил на соревнованиях – дать девушке впереди нее «разгрести все воздушные молекулы», поэтому Люси делает всю основную работу в течение трех долгих кругов, а Холли вырывается вперед на последнем отрезке. Я закрываю глаза, чувствуя, как жирная еда укладывается в моем сжавшемся желудке. Я слышу дыхание Сола, как будто оно у меня в голове.

– Ох, – говорит он, и потом: – Холли.

Я открываю глаза. Белые линии, разделяющие дорожку, разорвались, и Холли лежит на траве с расставленными ногами. Локти у нее окровавлены, залеплены гравием, лодыжка подвернулась. Она поднимается, глядя в никуда, умело, автоматически, как будто ее тянет какая-то невидимая веревка. Она бросается назад на дорожку. Кажется, я всю жизнь смотрела, как Холли стремительно ныряет вперед и растягивается на асфальте.

Ах, Холли…

Люси вчистую обходит ее и приходит первой. Холли приходит второй и продолжает бежать, положив руки на бедра. Сэлери тут же оказывается рядом с ней, вытирает ее мокрый лоб полотенцем, вытягивает ее руку, чтобы осмотреть ссадину от падения. Она отрывается от него и подходит к ограде, где в конце концов садится и опускает голову на колени.

Ох…

Глава 10

Это чертово тело никогда не делает того, чего ты от него добиваешься. Колено цепенеет, нога цепляется за трещины, и боль в икре никогда не проходит, даже если очень долго растягиваться. Сквозь дыру в кроссовках с травы протекает дождь, носок промокает, нога съеживается и после этого кажется похожей на дурацкий изюм. Идиоты друзья на боковых местах орут: «Холли, давай! Холли давай!» А потом ты за6ываешь сказать молитву и вспоминаешь, когда останется бежать каких-нибудь тридцать секунд: «Отец наш небесный, сущий на небесах, да святится имя твое, да приидет царствие твое, приидет царствие твое, царствие твое, царствие твое». И ты выдыхаешь слова, а не воздух, и теперь Бог уж точно на тебя разозлится. Потом пистолет разрывает голову опять и опять, как будто у меня ломается шея в петле.

После соревнований я иду домой одна, хотя Сол и Жизель хотят купить мне мороженое в «Дэйри куин», и Сол обещает взять мне парфе с арахисом (мое любимое). Дома тихо. Я напустила ванну и сижу в ней, пока вода не остынет, кожа на пальцах ног становится прозрачной. Ноги у меня на редкость жуткие. Мама с Жизель постоянно грозятся отвести меня на педикюр. Как-то прошлым летом мама взялась за них с пемзой и бутылкой лосьона для ног, растерла мне ступни, подрезала ногти и накрасила симпатичным розовым лаком, а потом приподняла и поцеловала мои подошвы с волдырями. Разумеется, меньше чем через двое суток я бежала кросс под дождем и все испортила. Тогда я забралась в мамину постель после горячей ванны, показала обломанные ногти и попросила сделать все по новой. «Холли, я не могу вечно делать это за тебя, научись сама»», – сказала она. Но потом вздохнула и спросила, какой цвет мне нравится, и я выбрала темно-вишневый.