Читать книгу "Отель на перекрестке радости и горечи - Джейми Форд"

Второй чемодан, тоже кожаный, с прозрачной пластмассовой ручкой, буквально развалился у Генри в руках. Кожа размякла и заплесневела за долгие годы в сыром подвале. Внутри белел узел ажурной ткани. Генри рассмотрел его внимательней. Нитки жемчуга, обтянутые шелком пуговицы — свадебное платье. Рядом — белые туфли и кружевная подвязка. В шляпной коробке под платьем — засушенный букет невесты, изящный и ломкий. Ни фотографий, ни подписи на чемодане.

Генри спустил сверху деревянный ящик, доверху набитый детскими одежками. Отлитые из бронзы башмачки на подставке с гравировкой: «Юки». Крохотные красные галоши. Среди детской одежды отыскалось и нечто более ценное — серебряные погремушки, серебряный чайный сервиз в американском духе и золоченые столовые приборы, завернутые в бумагу. На самом дне — фотоальбом. Генри сел на кожаный табурет и стал перелистывать слежавшиеся страницы. Незнакомое японское семейство — взрослые, дети, — но большей части в Южном Сиэтле и его окрестностях, даже на пляже Алки-Бич. Такие серьезные лица! Кое-где снимков не хватало. Попадались даже полностью пустые страницы. Недоставало больше половины фотографий. На их месте на посеревших от сырости страницах остались светлые прямоугольники.

Генри, помешкав, прижался к странице носом, втянул запах. Не померещилось ли? Снова вдохнул. Да, так и есть — страницы пахли дымом.

15

Чрезвычайный указ 1942

Наутро Генри разбудил дивный аромат шао бин, булочек с кунжутом. Любимое лакомство отца, по нынешним временам настоящая роскошь. Отец сидел за столом в своем лучшем — точнее, единственном — костюме. Темно-сером, сшитом на заказ у портного, недавно переехавшего из Гонконга.

Отец читал вслух ежедневную газету, перечислял недавние аресты местных жителей-японцев. Всех ждала федеральная тюрьма. Генри недоумевал. Задерживали школьных учителей и коммерсантов, врачей и торговцев рыбой. Арестовывали случайных людей, неизвестно за что. Отец был, казалось, доволен: одержана маленькая победа в большой войне.

Генри подул на румяную, с пылу с жару, кунжутную булочку, чтобы скорей остыла. Глядя на отца, углубившегося в чтение, он думал о Кейко, об арестах в клубе «Черный лось». Отец повернулся к Генри и показал статью на китайском: обращение общества «Пин Кхун», внизу — чоп, печать организации.

— Важная новость для нас, Генри, — пояснил отец по-кантонски.

Генри надкусил наконец булочку, кивнул, слушая с набитым ртом.

— Знаешь, что такое чрезвычайный указ?

Генри имел смутное представление, но отвечать на родном языке было запрещено, и он лишь мотнул головой: нет. Но ты мне объяснишь, отец?

— Это очень важное постановление. Как когда Сунь Ятсен 1 января 1912 года провозгласил Республику Китай.

Отец поминал Республику Китай по любому случаю, хотя сам не ступал на китайскую землю со времен юности, с тех пор как подростком ездил доучиваться в Кантон.

О покойном докторе Сунь Ятсене — революционере, создавшем народное правительство, — отец отзывался с почтением и трепетом. Генри нравилось имя: доктор Сунь. С таким бы доктором сражаться Супермену!

Отец посвятил большую часть жизни национальной идее, развитию «трех народных принципов», провозглашенных покойным президентом Китая. И, мало-помалу понимая вовлеченность отца в мелкие распри с местными японцами, Генри сознавал и противоречивость его взглядов. Отец верил в народное правительство, но самого народа опасался.

— Президент Рузвельт только что подписал чрезвычайный указ номер 9066 — о том, что правительство США может учреждать новые военные зоны.

«Наверное, военные базы или укрепления», — подумал Генри и посмотрел на часы, не опаздывает ли в школу.

— Генри, все Западное побережье объявлено военной зоной. (Генри слушал и не понимал.) Пол-Вашингтона, пол-Орегона и почти вся Калифорния теперь под контролем армии.

— Почему? — спросил по-английски Генри.

То ли отец понял вопрос, то ли считал, что Генри должен знать.

— Там сказано: «Настоящим уполномочиваю Военного министра и командиров вооруженных сил… — отец остановился; он читал по-кантонски медленно, старательно выговаривая каждое слово, — по своему усмотрению объявлять любые территории военными зонами, откуда может быть выслано все или часть населения; Военный министр имеет право налагать любые ограничения на въезд, проживание и выезд из военных зон».

Генри проглотил последний кусок булочки. Будь указ хоть на немецком, не все ли равно? Кругом война. С самого его детства. Что в этом указе особенного?

— Могут выслать кого угодно. Скажем, нас. Или немецких эмигрантов. — Отец глянул на Генри, отложил газету. — Или японцев.

Генри встревожился: что же будет с Кейко и ее родными? Он посмотрел в окно и не заметил, как вошла мама с ножницами, подрезала стебель гемантуса, что на днях купил он ей, и поставила цветок обратно в вазу на крохотном кухонном столике.

— То есть как — всех выслать? А как же клубничные фермы на острове Вашон и Бэйнбриджская лесопилка? А рыбаки? — возразила мама.

Генри вслушивался в разговор родителей на кантонском, будто ловил далекую радиоволну.

— Что? Да сейчас полно цветных рабочих — тех же китайцев. Рабочих рук не хватает, даже «Боинг» нанимает китайцев. На судоверфи Тодда им платят как белым, — усмехнулся отец.

Генри схватил сумку с книгами и кинулся к выходу, уже всерьез испугавшись за Кейко — что станется с ней, если ее отца арестуют? Он даже не знает, кем ее отец работает, да теперь уже неважно.

— А завтрак? — всполошилась мать.

Генри ответил по-английски, что не голоден. Отец и мать недоуменно переглянулись. Они не поняли, в чем дело.

Он миновал перекресток на Саут-Джексон; без Шелдона он будто затих, опустел, некому стало провожать Генри. Он радовался, что друг нашел работу в клубе, но сам он без Шелдона лишился страховки. Если на перекрестке стоял Шелдон, ни один школьный громила не отваживался увязаться следом.

В тот день в классе миссис Уокер объявила, что Уилла Уитворта не будет до конца недели. Его отец погиб на борту военного корабля «Марблхед». Японские бомбардировщики потопили их конвой близ Борнео, в Макасарском проливе. Генри не знал, где это, но представлял теплое место где-то в тропиках, далеко-далеко, — вот бы очутиться там, а не здесь, под пристальными, злобными, так и буравящими взглядами одноклассников.

У Генри была всего одна стычка с Уиллом, в начале учебного года. Уилл, видимо, мнил себя героем, борцом с «желтой опасностью», пусть не на фронте, а всего лишь на школьной площадке после уроков. Уилл тогда поставил ему фонарь, но сейчас, услышав новость, Генри от души пожалел его. А как иначе? Отцы не безупречны, но даже плохой отец лучше, чем никакого, — думал он.

Когда подошло время обеда, Генри отпустили с урока. Едва ли не бегом он добрался до школьной столовой.