Читать книгу "Призрак Небесного Иерусалима - Дарья Дезомбре"

Маша улыбнулась в ответ:

– Не упущу, – сказала она. – Я его с восьми лет держу!

Глузман кивнул и повернулся к порозовевшему Кеше:

– Никогда не надо бояться собственных выводов, мальчик! Надо доверять своему внутреннему слуху, а он формируется на основе знаний – прежде всего! И еще вот именно этого доверия к собственным ощущениям. А оно приходит с опытом.

– Небесный Иерусалим, – тихо сказал Кеша.

– Небесный Иерусалим, – повторил эхом Глузман. – Он самый.

Маша растерянно переводила взгляд с одного на другого.

– Мария, судя по обескураженному выражению ваших прекрасных глаз, вы не знакомы с концептом Небесного Иерусалима? – Глузман усмехнулся и проехал на кресле к книжным полкам, занимающим все стены комнаты. – Вот, к примеру, для начала, – вынул он книгу в кожаном переплете, – Священное Писание. Читали?

Маша почувствовала, что краснеет.

– Конечно, читали, – не дождавшись ответа, сказал Глузман. – Но кто помнит о таких книгах? Лишь старые маразматики вроде меня. Сейчас, сейчас я найду… – Зашелестели страницы. – Вот, слушайте, из Апокалипсиса: «И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего». – Глузман снял очки, поднял взгляд на Машу – Видите ли, Машенька – вы же позволите мне так себя называть? – в религиозной традиции город Иерусалим только потому и считался первым среди городов и «пупом» земли, что был прообразом Града Небесного. А Иерусалим Небесный, в свою очередь, не что иное, как царство святых на небе. – Глузман улыбнулся: – Если верить Иоанну, город необыкновенной красы: весь сверкает, созданный из светоносных материалов. Ворота – из жемчуга, основания стен – из драгоценных камней: ясписа, сапфира, халкидона, смарагда, топаза, хризопраза, аметиста; улицы – из золота… И это описание было не просто данью вкуса рассказчика, его представлением о красоте. Нет!

Глузман посмотрел на Иннокентия, и любимый ученик не подкачал:

– Камни символизировали в ту пору источник сакральной энергии, они вечны и, как вечность, – совершенны, в отличие от смертного мира человека, животного или растения…

Глузман вдохновенно перебил его:

– Небесный Иерусалим – проекция церкви, святой город, где совершается общение человека с Богом. Только в нем возможно всеобщее единство в добродетели, неудавшееся при строительстве Вавилонской башни. Но он, как ни странно для синонима церкви, обозначает еще и духовную свободу… Свободу, Маша, это очень важно!

Маша почувствовала себя полной идиоткой, что Глузман не преминул отметить:

– Впрочем, я совсем задурил вам голову! Просто возьмите на заметку, что, несмотря на глубокую символичность, есть в описании Небесного Града та четкость и основательность, которые и позволили переносить его бессчетное количество раз из небесных сфер да на земную твердь. – Глузман вновь открыл книгу. – Только послушайте, какая почти архитектурно доскональная детализация, и за каждой деталью – свой символ. – Профессор поднял сухой палец: – Итак: Небесный Иерусалим в плане квадратный. Его стены ориентированы на стороны света, на каждой из них по трое ворот, являющих всем сторонам света образ Троицы.

Маша кинула на Иннокентия беспомощный взгляд. Тот подмигнул.

– Закройте глаза, Маша! И представьте себе этот город! Он имеет большую и высокую стену, – начал читать нараспев Глузман, – двенадцать ворот и на них двенадцать ангелов…

И Маша, внимавшая до того, склонив голову, на двенадцати ангелах сломалась:

– Илья Яковлевич, я все-таки не понимаю, какое отношение это все…

– Подождите, дитя мое, сейчас мы дойдем до сути. Не будьте торопливы, торопливость – удел профанов, а вы еще так молоды. Избавляйтесь от привычки приобретения знаний наскоком. О чем мы? Да о том, что слова Писания в Средневековье, не чуждом символики, воспринимались часто как руководство к действию. У средневековых архитекторов было две точки опоры – Небесный Иерусалим и Иерусалим земной, хорошо нам известный… Так сказать, Образ и Прообраз. Вспомните о Золотых Воротах в Киеве и Владимире, воспроизводящих Золотые Ворота в Иерусалиме, а позже в Константинополе?

Маша нервно кивнула.

– Маша, символика земного Иерусалима использовалась много реже и только в стольных городах, – заметил Иннокентий. – А вот городами со структурой и композицией Небесного Иерусалима были Киев, Псков, Кашин, Белоозеро, Калуга… И, конечно, Москва.

– Странно, – сказала неуверенно Маша, – а я всегда считала, что средневековое градостроительство было хаотичным… Узкие улочки, ведущие в никуда, результаты импровизационных застроек после многочисленных пожаров…

– Распространенное, но абсолютно ложное мнение! – вспылил Глузман. – Как и это представление о «мраке Средневековья». Фу! Тяжелая, но и прекрасная эпоха, давшая всему миру гениальную архитектуру, живопись, скульптуру, литературу, наконец! Да что такого создали люди прекраснее стремительно уходящих в небо стрел готических храмов? Или благородной простоты церкви Покрова на Нерли, чтобы так гордиться последующими столетиями?! Можно подумать, что в Москве в восемнадцатом-девятнадцатом веках было меньше нищих, сирот, калек! Меньше грязи, питейных заведений и публичных домов на душу населения! А вот идеи – высокой религиозной идеи, которая вела и одухотворяла тогда жизнь даже самого юного подмастерья, – уже не было!

Глузман вновь откатился к полкам с книгами и вытащил еще пару потертых томов.

– Это сейчас, в благословенном двадцать первом веке, строят абы как… А тогда ни один камень не клался необдуманно. Церкви, бывало, воздвигали на протяжении трех, пяти поколений. Это вам не проект Гебелаи!

Маша вздрогнула.

– Только задумайтесь, Маша! Люди – их дети, внуки, правнуки – рождались, женились, старели и умирали рядом с поднимающимся ввысь храмом. И нельзя было исполнить такой труд без глубинного понимания, без основной идеи, вокруг которой, как плоть наращивается на кости, формировалась жизнь во всех ее проявлениях…

Иннокентий переглянулся с Машей: мол, отличная импровизационная лекция. Он явно наслаждался беседой.

– Теперь перейдем к Москве. – Глузман чуть успокоился и поправил отточенным жестом опытного докладчика очки на крупном носу. – Видите ли, Маша, часто говорят о Москве как о третьем Риме. А ведь это идея больше светская, политическая… Имперская, если хотите. Идея властного управления, весьма конъюнктурная. Куда глубже и древнее идея Москвы как второго Иерусалима, глубоко укоренившаяся в русском православии. Москва же, если помните, наследница Византии. Константинополь пал в 1453 году. Вот и получается: у нас есть религиозно-мистическая концепция – создать прообраз Небесного Града на земле. И на нее накладываются вполне реальные события: 29 мая 1453 года Константинополь взят османским султаном Мехмедом II, и в бою погибает последний византийский император Константин XI. Дальше: турки переименовывают Константинополь в Стамбул и делают его столицей Османской империи. Так пала Византия, основа мирового православия. С точки зрения «православной бюрократии» это дает нам вот что: правители Великого княжества Московского переориентировались с Константинопольского на Иерусалимский патриархат. Теперь идея Нового Иерусалима на Московской земле стала более чем возможной.