Читать книгу "Эдем - Илья Бояшов"

Бой продолжался.

Итак:

Белые – H 18.

Черные (немедленно) – R 6.

Белые (подумав) – Q 6.

Черные – T 4.

Белые (в некоторой озабоченности) – S 3.

Черные – N 11.

Белые (совсем неуверенно) – M 11.

Черные – O 8.

Далее последовал сто тридцатый (S 5) рассеянный выпад совершенно деморализованных белых (не знавшему дьявольский замысел «мастеру» показалось – козел сломался)[51].

Я взревел, я захлопал в ладоши, он (почтительно поклонившись, бормоча: «Не подумав, дал я маху. Что же, мастер – теперь мне конец») повернул разговор к отмщению: «Все получится, не сомневайтесь. Beati possidentes[52], голубчик! Доверьтесь, и я устрою».

Еще неделя подобного бормотания – и моя ненависть уже пела в унисон с его замечательным шепотком.

– Партия кончена! – возопил capreolus (какое дребезжащее отчаяние в фаготско-коровьевском голосишке!).

Да! На двести тридцать седьмом ударе моя очевиднейшая победа.

«Мастер» (до сих пор не знаю, что на меня накатило) пылал детской, сопливой, жеребячьей, немаскируемой радостью; бесстыжий capreolus изображал неподдельную скорбь.

Разворошив с помощью этого Бафомета, словно гнездо самых злобных и отчаянных ос, свою никчемную гордость, разнежив тщеславие, напитав себя отравой присущего, увы, всему человечеству самого идиотского чувства – а, именно, жажды непременного чемпионства, – я с треском ему проиграл.

– We are the champions! – спел я, дурак, maestóso[53].

– We will, we will rock you! – еще зачем-то добавил con animo[54].

Да: партия была кончена.

– Ну, как, вы готовы по настоящему отмстить за себя, голубчик? – поинтересовался козел.

– Да, конечно! – воскликнул я.

Мавр преуспел в своих разговорах: жажда мщения выходящему до сих пор сухим из воды дедку затопила меня.

– Да! Да! Да! Тысячу раз «да»!

Бьюсь об заклад – в араповой темноте черт безнаказанно ухмылялся.

Должен признать, судари, подружка нечистого (вполне прогнозируемый адрес ее – конец восточной аллейки, бухенвальдский шипо-колючий тупик, рыжий пень с оттопырившейся корой, рыхлый и самодовольный – ни дать ни взять, среднестатистический американский коп, – нора под седым дряхлым корнем, куда не проскользнуть никакому здешнему виртуозу-мангусту, и где, в дымящемся перегное, в еще одном лазе, уводящем к ядру земному, нежилась эта киплинговская штучка) знала свое ремесло.

А кого еще, кроме престарелой змеи, мог так любезно отрекомендовать Вельзевул?

Кобра требовала мышей.

Прочь брезгливость! Долой снобизм! Приходилось использовать пробудившееся воображение и сооружать в огороде примитивные ловушки. Затем я крался ночами к знакомому пню с ведром, в котором металась очередная мышиная партия, адресующая мне и небу свою весьма изощренную ругань. Мой тренер уже ждал меня. Приняв знаменитую стойку, дрожа стрункой, словно кадет-отличник на выпускном экзамене, он предвкушал щедрый ужин. Бессердечный одиссеев Циклоп, хватал я тогда за хвост первую жертву, знакомя осатаневшую мышь с бездной, где ей предстояло исчезнуть (в свете разбойничьей луны поблескивала игла смертоносного зуба; сама же пасть кобры, разинутая, краснеющая даже во тьме каким-то зловещим отсветом, словно невидимый гном поднимал в глубине ее свой фонарь, весьма впечатляла). Затем, стараясь не морщиться (упаси Господь разозлить учителя), я наблюдал весь процесс поглощения – неторопливый, словно походка шекспировского Мальволио. Вопящая «будь ты проклят!» еда, вверяемая моими цепкими пальцами зеву довольного едока, толчками проходила по вытянувшемуся от змеиной головы до хвоста пищеводу и растворялась в нем без остатка, подобно грезам о светлом будущем вышедшей замуж смольнинской институтки.

Пока кобра, закатив от счастья глаза, размещала в себе деликатесы, я старался смирить нетерпение. Не скрою: все с лихвою вознаграждалось – прозябающий в этой райской тюрьме знаток китайской драки на палках, насытившись, приступал к учению. Конечно, змея всего лишь рассказывала, но я и не подозревал, что теория может быть настолько действенной. Признаюсь: многого стоило откровение столетней знающей стервы! До сих пор помню эти советы, пропитанные мудростью ада, а также колющие, словно жало, едкие, как щелочь, ее замечания. Я внимал завороженно философии бездны, убиваемый одним только взглядом Нагайны – робкий, послушный кролик.

Не буду описывать последующие тренировки, все ту же луну-сообщницу и вытоптанную моими усердными пятками полянку вокруг заветного пня. Признаюсь, отношение ведьмы к нетерпеливым попыткам велита[55]освоить «священный прыжок дракона» чисто мальчишеским наскоком поначалу весьма раздражало, но затем я привык к желчным ее смешкам. Как водится, в бодании-спарринге с равнодушным дубком (когда очередная, припрятанная заранее, жердь разлеталась, обломки ее зачастую метили мне лицо) набились полагающиеся шишки, однако не боги горшки обжигают: я учился неистово, слушая кобру и раз за разом совершенствуя предлагаемый неординарной змеей ее коронный номер – знаменитый «укус». Не отвлекаясь на частности, скажу, что главное в «прыжке» и «укусе» – психологическая подготовка удара. Суть ее проста: покажитесь больным, бессильным, хнычьте, жалуйтесь на беспомощность, поощряйте противника к осознанию им собственной немерянной силы. Усыпляйте его своей немощью: ежечасно и ежеминутно. Вот поэтому, прежде всего – ваше внешнее расслабление – полное, одуряющее, до дрожания членов (мне раскрылась стратегия старца, его незамысловатый секрет – желание постоянно корчить из себя чуть ли не паралитика). Орудие мести (посох, жердь) как бы вас подпирает, чтобы вы окончательно не свалились. За свою палку нужно держаться с таким наигранным страхом, словно выбей опору – и из праха вам уже не подняться. Но медленно, неостановимо, как цементовоз пока еще жидким бетоном, наливайтесь священной силой (которая вскоре неизбежно начинает твердеть), черпая безбрежную ци, и концентрируя впрыснутую подобной энергией ненависть примерно в районе пупка.