Читать книгу "Смутное время. Марина Мнишек - Нина Молева"

Посла по посольскому чину и приняли — моряки нахвалиться гостеприимством московским не могли. Все богатству местному дивились. Во всех городах — склады товаров купцов голландских. По дороге что ни день не меньше восьмисот возов с хлебом встречали, Москва им больше Лондона показалася, а уж о чудесах двора царского и вовсе сказки рассказывали.

А то не чудо, что тут же от царя для всех англичан право свободно, безо всяких пошлин, торговать во всем Московском государстве получили! И пусть их на обратном пути в море голландцы как есть дочиста ограбили, одних рассказов хватило, чтобы в феврале 1555 года основалась «Московская компания», в которую сразу больше двухсот участников вошло. Кто только не начал в Москву рваться! Да тут еще государь Иван Васильевич повсюду купечеству английскому бесплатные резиденции предоставил — в Архангельске, Вологде, Холмогорах. Живи — не хочу! А уж в Москве Английский двор у самых Спасских кремлевских ворот, у торговых рядов. До того дом удобен, что все послы королевские в нем останавливаться стали, от других дворов, что царь им для почету предлагал, отказывались.

Перед всеми державами Грозный царь Англии предпочтение оказывал. То лекарей себе из Лондона просил. Как в поход на Новгород Великий пошел, к королеве Елизавете с тайной просьбой обратился — на случай, если восстанут, против него людишки за то, что больно кровью всю землю отеческую залил, — приняла бы его с семьею вместе. Ответа ждать не стал — прямо в Вологде корабли для царского бегства рубить приказал — в Английское королевство плыть.

А тут королева Елизавета возьми и наотрез ему откажи. Семью, мол, царскую приму, а самого государя никогда. Рассвирепел Грозный. Корабли рубить прекратил. В ссору с королевством вступил.

Трудный был государь — послы иноземные только руками разводили. Не успел старшего сына-наследника, им самим убитого, оплакать, — новое посольство в Английское королевство отправил. Королеву за себя сватать решил и на том двух держав союз заключить. Только тем разом не серчал, когда ответ не по его мысли пришел. Ее королевское величество за честь поблагодарила, но о браке вести разговоры отказалась. Мол, и в девичестве со страной своей управляться может. Вот если царь захочет за себя ее племянницу взять, то с великою охотою их брак благословит и за союз двух держав почитать будет.

Согласился государь! Что согласился: очередное посольство заторопил. Спал и видел рядом с собой новую супругу. Английскую! А уж до чего страшен был, купцы отзывались. Борода густая, рыжая, с чернотой. Голова, по русскому обычаю, бритая. Высоко закинутая. Глаз злобный. Рот слюной брызжет. Сам Посохом все замахивается.

Не дошло сватовство до конца — умер царь. Болезнь болезнью, а было то ему всего 56 лет. В одночасье скончался. Завещание успел переписать — царицу Марью Нагую прочь выкинул. Последыша своего обездолил. Купцы полагали — не иначе ради будущего брака с англичанкою. Ни словом Бориса Годунова не помянул, никакой ему должности не назначил. Может, сам в последнюю свою волю не верил: пожить надеялся.

— Чтой-то опять, Борис Федорович, не приносишь мне царских указов на подпись? Нужды нет, аль что задумал?

— С разговором я к тебе, государыня-сестрица моя любимая. Скрывать не стану — с тяжким разговором. Не хотят тебя бояре. Не хочет и народ московский.

— Не хочет? А нешто других когда хотели? Кого ни возьми, ко всем поперек своей воли привыкали. О супруге покойном не говорю — сколько против него народу было, как бояре и митрополит горой за Нагих да их выпорка стояли. А царя Ивана Васильевича нешто возжелали? Едва-едва князья Глинские, по родству своему, удержаться ему на престоле дали, пожар Всехсвятский весь город пожог. Сразу после свадьбы царской. С Анастасией Романовной. Кого народ винил? С кого ответа требовать пошел, когда государь в Воробьеве-селе с молодой женой укрылся? Ведь бабку царскую, блаженной памяти княгиню Анну Глинскую, будто она волхованием огненное пламя на город навела. Дядю царского, князя Юрия Глинского, не побоялись в соборе Успенском схватить да там же насмерть и забить!

— Не о том речь, государыня-сестрица.

— О чем же еще? Может, деда супруга моего покойного вспомнишь, великого князя Василия Ивановича? Против него весь двор бунтовал. Сына деспины — второй жены Ивана Васильевича, великой княгини Софьи Фоминишны, из византийских царевен, никто признавать не хотел. Да и как было признавать? Ведь был уже на царство венчан, митрополитом московским на престол посажен, в бармы облечен, шапкой Мономаховой коронован внук великокняжеский — Дмитрий Иванович. А что вышло? Всеми любимый Дмитрий Иванович в темнице сгнил, а сын деспины — при коронованном великом князе! — вновь короновался. Вспомни, вспомни, Борис Федорович! Так что значит — меня не хотят? Это после того, как крест мне целовали?

— Целовали, государыня-сестрица, а как же — все целовали. Только это вроде как для начала. Сгоряча, что ли. А теперь охолонули. Не нужно нам бабы на престоле, и весь разговор.

— А ты что же? Ты, братец, не знал? Наперед не знал, когда престолом меня смущал? Власть самодержавную сулил? Почему теперь иную песню завел? Что ж твои послы иноземные, хваленые? Королеве английской исправно служат, а здесь и помощи не подадут?

— Не тешь себя сказками, Арина Федоровна. Иноземцы до той поры хороши, пока ты в силе. Пошатнешься, о камушек зацепишься — первыми сбегут, не оглянутся. Не знаю, сестра, как тебе с подданными твоими справиться.

— Мне, говоришь? Мне одной? А ты на что?

— Что я? Вон меня снова молва с делом Углическим связывать стала. Тестю моему службу его верную государю Ивану Васильевичу в опричнине в вину ставят. Марье Григорьевне, боярыне моей, ни в монастырь на богомолье съездить, ни из Кремля выехать, нигде показаться не можно стало.

— Разве не хватит, что я, государыня, тебя ни в чем не виню?

— Ты! О тебе тоже вот кругом толкуют.

— Из-за вашего Углича?

— Зачем Углича. Из-за супруга твоего покойного. Отчего да как помер доискиваются. Тебя винят. Мне уж, тебя, сестрица, спасаючи, сказать пришлось, что волю государя ты исполнишь незамедлительно. Жить без него во дворце не хочешь.

— Какую такую волю? Да ты что, Борис Федорович, ума решился? Не хочу во дворце жить? А где же тогда?

— Пришлось… Одним словом, что пожелал государь, чтобы жена его любимая в монастырь удалилась от всех светских искушений и радостей. Скорбеть о нем.

— Вот оно что! Выходит, предал ты меня, Борис Федорович? Родную сестру, что за тебя всю жизнь хлопотала, предал. Все наперед рассчитал, а дуре Арине и невдомек. Супруга царственного лишилася. Агнца Божьего, кроткого, безответного, чтобы ничего не получить, чем ты меня сманил. Господи! Господи, всемогущий и многомилостивый, где же правда? Правда-то где?

— Погоди, погоди, государыня, суд править. Времени у нас никакого нет. Торопиться надобно. Торопиться изо всех сил. Царевич ли Дмитрий, тень ли его на Москву ляжет, как бы людишки к ней не потянулись. Не любят они нас, Годуновых, ох не любят. Случая ждут, чтоб избавиться.