Читать книгу "Клан - Александр Прозоров"

— Ничего, Нехбед и Уаджет научат вас быть сильными, но незаметными, — покачал головой Черный Пес, — храбрыми, но послушными, смертоносными, но мирными. Они научат вас всему…

Он отер руками лицо, а потом вошел в лабиринт, петляя между валами, что еще утром были простыми линиями. В центре лежал красный гранитный валун — может быть, взятый из каменоломен Неба.

Советник сел, извлек из ножен обсидиановый нож, воткнул его перед собой примерно до середины лезвия и, глядя в черное вулканическое стекло, запел:

— Рефека-а, тха, тха, метсох хирхури-и, цха, цха, перенсик харрих, дцогу-у-у…

Он пел и ощущал, как душа его наполняется простором, будто он взлетает ввысь, подобно птице. Стенки лабиринта, алтарь, земля — все словно разбегается в стороны, но мир при этом становится меньше, и одним взглядом он может окинуть сразу многие и многие земли… Очень скоро ему стало ясно, что напев его слышат все — все сорок советников Нефелима, все сорок Мудрых, что разошлись в стороны на много дней пути, дабы создать алтари Амон-Ра и напитать здешние земли божественной силой. Напитать так, чтобы сама земля стала для спящего Великого ласковой колыбелью, чтобы она поддерживала его тело и души и хранила их на протяжении столь долгого сна.

Черный Пес оборвал песню, торопливо выдернул из земли ритуальный нож, вернул его себе на пояс.

Теперь все Мудрые знают, что усыпальница закончена. Что завтра с первыми лучами зари алтари следует освятить. Это очень важно: освятить все алтари одновременно — тогда земля будет пропитываться со всех сторон равномерно и ее не станет разрывать магическими силами.

Он понимал, что алтарь из земли и камней не вечен. Что через несколько лет здесь вырастут кусты, деревья. Что расползающиеся корни, лесные обитатели, ветра и дожди постепенно сровняют его. Но прежде пройдет много веков. Лабиринт еще очень, очень долго сохранит свой рисунок — пусть даже высота валов будет в полпальца, в четверть — он все равно будет работать. А когда окончательно сровняется — сама земля сохранит память о том, как впитывать силу Амон-Ра.

К тому же Мудрые оставят после себя сорок алтарей — хоть один из них должен простоять все шестьдесят веков![15]

* * *

Рассвет подступил на удивление быстро. Строго следуя рисунку лабиринта, до Черного Пса добрались женщины, остановились за спиной.

— Небо светлеет, Мудрый Хентиаменти, — советник узнал голос Нехбед, — кто будет освящать алтарь?

— Я, — коротко сообщил Черный Пес. — Я хочу, чтобы это сделала ты, Уаджет.

Советник выпрямился, обнажил ритуальный нож, протянул его чернокожей помощнице. Затем полностью разделся и отдал одежду Нехбед. Встал на колени, хорошо зная, что вокруг, во всех сторонах света, в это самое время точно так же встают на колени еще сорок Мудрых — сорок хранителей знаний, что передал Нефелим смертным.

— Ты дашь знать, когда будешь готов, господин. — Уаджет поднесла нож к горлу Хентиаменти.

Сейчас, когда первые лучи упадут на землю, сорок Мудрых так же покинут мир, унося с собой знания, подаренные Сошедшим с Небес. В этом нет ничего страшного — ведь, проснувшись, Нефелим вернет эти знания людям. Зато теперь единственными обладателями магической силы останутся девственницы, и с этого мига никто и никогда не сможет их подчинить. А значит, они достойно сохранят покой Великого.

Ушедшие в море корабли никогда не доберутся до Кемета. Ни номарх, ни мореплаватели и представить себе не могут, какие холода случаются в здешних местах. Сейчас надвигается зима, а им предстоит долгий путь. Слишком долгий для смертных, не имеющих ни паруса, ни теплой одежды. Не смогут преодолеть широких просторов Гипербореи и слуги мудрых, что после освящения алтаря пойдут на юг своими ногами. Никто и никогда не доберется до Зеленого моря, никто и никогда не расскажет, где спит Великий.

Он, Черный Пес, сделал для Сошедшего с Небес все, что мог. Сохранил тайну усыпальницы, дал ей охрану, смог одарить эту охрану силой, неодолимой для всех прочих. Позаботился о девственницах, подумал о том, чтобы силу Великого никто не присвоил, не использовал для личной корысти.

Получается, выполнено все возможное. Черному Псу нечего больше делать в этом мире.

Мудрый Хентиаменти разрешающе взмахнул левой рукой и почувствовал, как острая грань обсидианового ножа с силой вжалась в горло и заскользила по коже…

* * *

Санкт-Петербург, набережная реки Монастырки,

14 сентября 1995 года. 11:55

Алексей пришел в себя от острой боли в затылке. Ему даже показалось, что он лежит на электроплитке — Дикулин дернулся, пытаясь отодвинуться или хотя бы потрогать больное место, и обнаружил, что привязан. Единственное, что он мог сделать, так это открыть глаза.

Над головой у него был высокий свод, выложенный из красного кирпича. Белить или как-то отделывать потолок никому не приходило в голову лет этак триста, а потому многие кирпичи изрядно выкрошились, хотя раствор выглядел еще весьма прочным. Алексей приподнял голову, окинув себя взглядом. Находился он на некоем столе, больше всего похожем на операционный: шириной сантиметров шестьдесят, слегка наклонный, он имел крестообразные отводы для рук и ремешки внизу для ног. Разумеется, конечности оказались надежно закреплены, и Дикулин был фактически распят.

Пленник повернул голову налево, увидел кирпичную стену с окошечком под самым потолком, растопленную жаровню с греющимися среди углей двумя железными прутами, какие-то непонятные, но весьма омерзительные с виду клещи, кованую стойку с крюками, длинный кнут, небрежно брошенный на пол. Слева он увидел двух бородатых мужиков в тренировочных костюмах, самозабвенно молящихся перед иконой Георгия Победоносца, огромное, в человеческий рост, распятие и пару плотницких топоров, лежащих на специально вбитых в стену крюках.

— От, блин… — Алексей попробовал прочность ремней, но они не поддались. — Топорники!

Мужики закончили молитву, истово перекрестились, отвесили Георгию Победоносцу земной поклон и поднялись на ноги:

— Ну что, оклемался, касатик?

По виду они больше всего напоминали натуральных отмороженных моджахедов: длинная густая борода, бритые головы. Правда, рожи у обоих были вполне рязанские, да и фигурой они больше походили на работящих крепышей, нежели на тоскливых и худосочных разбойников. Однако внешнее впечатление очень часто оказывается обманчивым.

Различались напарники разве носами: один имел нос картошкой, а другой — боксерский, расплющенный и сдвинутый набок.

— Стало быть, знаешь, к кому попал? — поинтересовался «боксер». — Интересно, откуда?

— А кто же вас не знает? — удивился Дикулин. — Топорники, тайная охранка православной церкви. Мочили всякого рода отступников, еретиков, просто хулителей. Язычников запугивали, староверов ловили. Я, правда, думал, что после восемнадцатого века вы в историю канули, но когда отца Меня зарубили, сразу сообразил: живы еще курилки, топоры не ржавеют.