Читать книгу "Мама, я люблю тебя - Уильям Сароян"

— Это я и хотел сказать, — проговорил Майк. — Вы просто почитайте пьесу — вслух, ни о чем не думая. Обсудите ее со Сверкунчиком. Выясните, что сама она думает обо всем этом. И если потребуется оповестить ее отца, позвоните ему.

— Он в Париже.

— Что же, у них там телефонов нет?

— Я в восторге, Майк, честное слово, оттого, что вы ее берете, но ужасно огорчена за себя.

— Не из-за чего, — сказал Майк. — Не все сразу. У меня есть кое-какие идеи.

— Например?

— Ну, например, мы все втроем могли бы позавтракать с автором пьесы. В конце концов, все зависит от него, но думаю, что у него самого очень скоро возникнет та же идея, которая, когда я увидел вас вместе, появилась у меня.

— Какая?

— Может быть, он придумает даже что-нибудь получше — ведь, в конце концов, я всего лишь продюсер. Ладно, поживем — увидим. А сейчас отправляйтесь подышать воздухом в парк. Сегодня вы выглядите много лучше, чем вчера, во время ланча.

— Я болела, — сказала Мама Девочка. — Мы обе болели. У нас с ней была температура. Это полеты на нас так действуют. А сейчас мне хочется спать.

— Тогда после прогулки вздремните, потом почитайте пьесу, а потом отправляйтесь к Кэйт пить чай. Буду ждать от вас вестей. Если меня не окажется на работе, звоните домой.

— Я в диком восторге, Майк.

— А ты, Сверкунчик? — спросил Майк.

— Еще бы!

— Серьезно?

— Да. Я очень люблю гулять в парке.

Майк Макклэтчи и Мама Девочка расхохотались, и тогда я тоже засмеялась — но правда, я очень люблю гулять в парке.

Мы встали и вместе вышли на Пятую авеню. Майк вскочил в такси, а мы с Мамой Девочкой пересекли Пятую авеню прямо напротив входа в парк и пошли туда гулять.

Все о маленькой девочке

Мы хорошо погуляли в парке, а потом вернулись в «Пьер» и поднялись к себе в номер.

Мама Девочка открыла большой коричневый конверт и вынула из него пьесу.

— Это пьеса?

— Да, только в рукописи. Ее еще не ставили. Возможно даже, что она еще не закончена. Может быть, автор еще захочет добавить что-нибудь, изменить или убрать.

— Как она называется?

— «Скачущий мяч». Автор — Эмерсон Талли.

— Эмерсон Талли?

— Да, так зовут человека, который ее написал.

— Ты с ним знакома?

— Нет, не знакома.

— Ты о нем слышала?

— Нет, не слышала. Наверное, кто-нибудь из новых. Майку Макклэтчи посылают свои пьесы почти все новые драматурги, потому что он не боится их ставить и потому что он всегда прилагает много усилий, чтобы получилось хорошо.

Мама Девочка открыла первую страницу и спросила:

— Ну как, Лягушонок, ты готова?

— Ты будешь читать ее?

— Да.

— Всю?

— До последнего слова. Устраивайся поудобнее, приляг, если хочешь, и слушай.

— А я думала, ты сперва поспишь.

— Нет, мне совсем не хочется спать, я слишком взвинчена. Ну как, договорились?

— Договорились. А долго ты будешь ее читать?

— О, если внимательно, то, думаю, часа два, а может, и дольше.

— Нам обязательно надо прочитать ее всю?

— Обязательно, Лягушонок.

— А почему?

— Знаешь что, молодая леди, перестань морочить мне голову — для меня это вопрос жизни и смерти!

— А разве я не имею права спросить, почему мы должны читать ее всю?

— Нет, не имеешь! — закричала Мама Девочка, и началась очередная ссора. Мы дня с ней не можем прожить без ссоры.

Мама Девочка запустила пьесой в стену.

— Не хочу, никакой роли в ней не хочу! Слишком все это унизительно. Если я не могу получить роль благодаря собственным данным, то и не надо мне никакой роли! Если на сцену меня возьмут только как приложение к собственной дочери, то пропади она пропадом, эта сцена!

Мама Девочка начала плакать и снова закричала:

— Я тебя ненавижу!

Тогда и я закричала:

— Ах так? А я тебя!

И я тоже немножко начала плакать, только я этого стесняюсь — наверное, потому, что этого всегда стеснялся мой брат Питер Боливия Сельское Хозяйство. Он говорил: «Плакать — занятие для взрослых, они ведь без конца плачут».

Все еще плача, Мама Девочка подняла пьесу с пола и стала разглаживать смявшиеся страницы.

Я очень не люблю, когда она расстраивается, и поэтому сказала:

— Прости меня, я буду слушать пьесу, всю до конца.

— Не надо никаких одолжений. Позвоню сейчас Майку Макклэтчи и скажу ему, чтобы он взял свою пьесу и подавился ею.

— Не делай этого, пожалуйста!

— Я стыжусь себя самой, а это вещь малоприятная. Поговорю с другими продюсерами. Ничего не получится — что я теряю? Полетим назад в Калифорнию и будем жить, как жили, только и всего. Будем смотреть телевизор и читать газеты, а про театр позабудем.

Но Майку она так и не позвонила. А я постеснялась сказать ей, что хоть мне и нравится в Нью-Йорке, мне нравилось и у нас дома в Калифорнии, нравилось, где мы жили, и нравились все мои друзья и подруги, чьи отцы и матери не разведены, чьи отцы не в Париже и чьи матери не стремятся на сцену, а просто живут-поживают у себя дома. Я не стала говорить ей об этом, потому что мы прилетели в Нью-Йорк специально для того, чтобы Мама Девочка могла снова попытать счастья в театре.

Мало-помалу ее голос изменился, перестал быть сердитым, взволнованным и огорченным, опять стал спокойным и серьезным, и она начала читать пьесу.

— «Все в этой пьесе происходит с девочкой, — прочитала она. — Девочке восемь или девять, может, десять или одиннадцать лет, и у нее много друзей, в большинстве своем — воображаемых. Она очень серьезная, но назвать ее несчастной девочкой нельзя — просто она воображает разные происшествия, в том числе и такие, которые были на самом деле. То, что происходит с ней наяву, ничуть не отличается от того, что она воображает, и все так же реально, как она сама».

Мама Девочка остановилась, чтобы закурить «Парламент», и посмотрела на меня. Она ничего не говорила, она ждала, и я сказала:

— Мне нравится.

— Правда, Лягушонок? Потому что если это правда, то… я хоть смогу прочитать ее тебе, а потом…

— …пора будет идти на чай к мисс Крэншоу.

— Она ведь понравилась тебе?

— Еще бы! А тебе разве нет?

— Да, конечно, но она такая умная и знаменитая, что я немножко боюсь ее.