Читать книгу "Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью - Олег Казаринов"

В 1941 году, когда Г.К. Жуков обратился к Сталину с просьбой усилить Московское направление резервами, Верховный Главнокомандующий ответил:

«Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?»

По словам Жукова, ему пришлось объяснить, что линия фронта растянута на 600 км, и для участка такой протяжённости сил шести армий явно недостаточно.

Перед нападением на Советский Союз вермахт принял решение удвоить количество танковых дивизий. Похвальное стремление.

Вот только план этот осуществлялся не выпуском новых танков, а манипуляциями с числами. Не прибавлением, а делением уже существующих дивизий надвое.

В результате их действительно стало в два раза больше, и на бумаге они могли выглядеть внушительно. А в реальности ударная мощь каждой новоиспечённой дивизии снизилась наполовину. И при планировании наступательных операций немецкие генералы должны были это учитывать.

Подобным методом пользовались вплоть до конца войны.

«Начиная с 1944 года был отдан приказ формировать на базе проявивших себя фронтовых частей многочисленные дивизии так называемых народных гренадеров, но в то же время было приказано остатки дивизий не расформировывать, а заставлять их продолжать сражаться… При растущих потерях Гитлер всё ещё мог тешить себя мыслью об исполинской растущей военной мощи; манипулировал дивизиями-призраками, которые он формировал для наступательных операций, обходных манёвров и решающих сражений».

Конечно, глядя на значок на карте, означающий дивизию, фюрер предпочитал вводить себя в заблуждение.

Дивизия — это же огромная сила!

Три пехотных полка, артиллерийский полк из 36 орудий калибром 105 мм и 12 орудий 150 мм, 36 орудий противотанкового дивизиона, 12 зенитных установок, запасной пехотный батальон, сапёрный батальон, батальон связи, части тыла.

Дивизия — это 16 000 человек, 299 орудий и миномётов, пулемёты, лошади, автомобили.

А ещё это казармы, офицерские городки, госпитали, склады, боксы, стрельбища, подсобные хозяйства…

Только всё это положено иметь по штату. На месте дислокации. На параде.

А на самом деле дивизия представляла собой 2–3 тысячи измученных ежедневными боями, оборванных, полуголодных, израненных солдат, лишившихся своей материальной части и тяжёлого вооружения и разуверившихся во всём.

Генерал-полковник вермахта Ганс Фриснер писал после войны, как ему не раз приходилось объяснять фюреру, что фронт из последних сил удерживают не полнокровные дивизии, отмеченные на карте флажками и стрелками, а маневренные отряды, мечущиеся с одного опасного направления на другое.

«Не существовало уже ни штабов, ни тылов, ни специальных, небоевых подразделений; все, от генерала до штабного писаря, превратились в обычных бойцов. На промежуточные позиции выставлялись сводные отряды…

Командование сумело в конце концов создать из разрозненных частей, остатков различных полков и дивизий, из потрёпанных батарей и даже из отдельных орудий, из полностью выдохшихся солдат и лишь частично способных решать свои задачи подразделений снабжения достаточно боеспособные и цельные боевые части и соединения. На многие сотни километров фронта эти немецкие части были как бы каплями воды на раскалённом камне…»

В войне необходимо учитывать и такую «двойную бухгалтерию».

Впрочем, во время Первой мировой подобная «реформа» постигла и русскую армию.

«В ту упадочную пору русской стратегии силу фронта полагали в его насыщенности человеческим „мясом“. Фронт прибавился — значит надо было спешно прибавить „мяса“. Исходя из этих соображений, генерал Гурко решил увеличить без малого в полтора раза состав пехоты Действовавшей армии, приведя все армейские корпуса из 2-дивизионного состава в 3-дивизионный, и новые дивизии формировать средствами самих корпусов.

Для этого пехотные полки из 4-батальонного состава приводились в 3-батальонный. Освобождавшиеся четвёртые батальоны сводились затем в полки с пятисотыми, шестисотыми и семисотыми номерами; к ним добавлялись новосформированные из маршевых рот батальоны, и получалась 12-батальонная дивизия 4-й очереди. Корпус состоял из трёх 12-батальонных дивизий вместо прежних двух 16-батальонных. Дивизии эти формировались без артиллерии, и в этом заключался первый источник слабости реформы генерала Гурко. Артиллерия корпуса — прежняя сотня пушек — обслуживала уже не две дивизии, а три. Огневая сила корпуса разжижалась наполовину, и вместе с тем уменьшалась вполовину его пробивная сила и наступательная способность.

Но самой отрицательной стороной этой крайне неудачной реформы было резкое понижение качества нашей пехоты. Над живыми, болезненно чувствительными организмами старых полков была произведена грубая вивисекция. Оторваны и ушли в небытие четвёртые батальоны, как правило, самые бойкие. Последние уцелевшие кадровые подполковники и полковники — геройские командиры батальонов, получали новосколоченные части, и с ними отлетала душа старых полков, отнюдь не вселяясь в новые понурые серые полчища.

Кадры старых полков, и без того совершенно ослабевшие, подверглись окончательному разгрому. Новые полки, надёрганные с бору по сосенке, не обладали никакой спайкой и были боеспособностью значительно ниже ополченских дружин начала войны. (…)

Формирование длилось весь январь и к февралю (1916 года) было закончено (…) после чего новообразованные полчища спешно пришлось расформировывать. Возникает вопрос, отчего понадобилось убивать дух армии, раздробляя и калеча носителей этого духа — старые полки и создавая никому не нужные мертворождённые серии „шестисотых“ и „семисотых“.

Фронт растянулся. Требовались новые дивизии. Нельзя ли было их создать без разгрома вооружённой силы? Иными словами, не вырывать кровоточащие куски мяса из живых полковых организмов, убивая тем самым эти живые полки, а отделить безболезненно из состава дивизии четвёртые полки со всеми их командами, обозами, управлениями, командирами, офицерами, всем сложившимся укладом жизни? Составленные из живых организмов дивизии оказались бы живыми, тогда как сформированные генералом Гурко из груд ампутированных кусков мяса жить не могли и начали разлагаться.

Немцы уже зимой 1914/15 года увеличили безболезненно число своих дивизий на треть, перейдя на трёхполковой состав. Французы осенью 1916 года последовали их примеру. При переходе на трёхполковое положение мы могли бы получить 58 вполне прочных новых дивизий, составленных из уже обстрелянных и спаянных полков, и притом без разжижения кадров, административного хаоса и понижения боеспособности всей армии. Это простое и целесообразное решение напрашивалось само собой. Оно, казалось, могло бы ускользнуть от нестроевого деятеля, незнакомого с природой войск, но никак не от выдающегося строевого и боевого начальника, каким был Василий Иосифович Гурко.

Рационализм и позитивизм отравил и лучших из военных деятелей той упадочной эпохи. Они предпочитали иметь 4 сборных полка в 3 батальона, чем 3 цельных в 4 батальона, наивно полагая, что если трижды четыре — двенадцать, то и четырежды три должны дать тоже двенадцать. За арифметикой проглядели душу, не учли того, что полк — это вовсе не три или четыре поставленных друг за другом по порядку номеров батальона… Не видели, что полки — хранители главного сокровища армии — её духа и что, разбивая опрометчиво эти сосуды, они угашают дух. Дивизия же — чисто организационная инстанция. При дроблении старых полков и импровизации новых качество войск резко и бесповоротно снижалось, тогда как при переформировании дивизий из четырёхполкового состава в трёхполковой дух войска остался бы прежним. В соответствующих ведомостях были проставлены соответствующие цифры. На бумаге сила действовавшей армии возросла в полтора раза. На деле — она вдвое уменьшилась».