Читать книгу "Медный страж - Александр Прозоров"

Поутру муромский правитель опять умчался с большей частью дружины — но лагерь наконец встряхнулся от веселья и последовавшей за ним спячки, начал сворачиваться, грузиться на телеги, сани, арбы и прочие повозки и вскоре после полудня вытянулся в черную, толстую, обожравшуюся змею. Перегруженный добычей обоз оказался чуть ли не вчетверо больше того, с которым рать выходила из Мурома, а торкский город — молчаливый, холодный, потемневший — остался один, похожий на скорлупу разгрызенного ореха: хлеб из амбаров скормлен лошадям, добро из складов вывезено до нитки, жители частью перебиты, частью угнаны в неволю, дома разрушены и пожжены. Широкий пролом в земляном валу с тыном, а за ним — пустота.

Дубовей выискивал что-то в степи вместе с князем, за старшего в рати остался боярин Ясень, в Христе — Ануфрий. Его Олег не знал совсем, а потому и вовсе оказался на отшибе: на пиры не звали, в дозоры не посылали, мнением не интересовались. Княжеского шатра никто больше не ставил — нет князя-то! — и ведун, как простой дружинник, спал на снегу, завернувшись с невольницей в шкуру, а ел и вовсе вяленое мясо и сухари из своих припасов — харчеваться-то с общего котла он ни с кем не договаривался! Хорошо хоть, сумки на чалом мерине остались полны ячменя. Хватало в торбы и своим лошадям насыпать, и торкскому, трофейному, подкормиться.

Урсула ехала на торкском скакуне. Олег отдал ей свои мягкие войлочные сапоги, надев летние, яловые. Штаны же себе оставил меховые, а девчонку засунул в летние шаровары. На плечи ей накинул кожаный поддоспешник, взятый с торка стеганный конским волосом халат и свой треух. Выглядела она в таком наряде жутким страшилищем — но хоть не мерзла. Покачиваясь в седле и постоянно натыкаясь на нее взглядом, Середин прикидывал ее будущее и так и этак, но всяко получалось, что девчонку придется продать. Самым красивым жестом было бы, конечно, отпустить. Но это равносильно тому, что отвезти домашнего поросенка в дикий лес, да и выкинуть в кусты со словами: «Гуляй, мой хороший, и благодари меня за доброту. Я дарю тебе свободу». Волки скажут большое спасибо.

Куда она денется в большом незнакомом мире? Беззащитная, соблазнительная, ничего не знающая… Остается только продать. Продать в хорошие руки, как породистого котенка, и покончить с этой головной болью навсегда.

Жалко, конечно, расстаться с такой очаровашкой, что каждую ночь тихонько посапывает в ухо и забавно путается в штанах, на десять размеров больше ее собственных, — но куда она ему? Да еще соблазнительная, несмотря на столь ранний возраст… Верея прознает — на краю света ведуна найдет и печень выгрызет. Ни за что не оправдаешься.

Жизнь Олега — седло и дорога. Заработок — сабля да нежить али хворобы, что к людям вяжутся. Девице в таком мире места нет. Если нежить вместо него не сожрет — так сама обветрится, выгорит, и не станет куколки, на орешках выращенной, в танцах воспитанной. Дома у него нет, и заводить своего угла совершенно не тянет. А непорочной Урсула навечно не останется. Что же потом — еще и колыбельки в седлах раскачивать да пеленки меж лошадьми сушить? На болотах с криксами рубиться, глядя, как девица малых грудью кормит?

Нет, продать, только продать. Выручить десяток гривен серебром, да и вернуть ее в мир, где едят с золота, спят на шелках, думают лишь о ласках, а пыль дорожную видят лишь из высоких окон расписного терема. И не в Муроме, где победоносную рать наверняка уже ждут купцы с половины Европы и договариваются, до какого уровня цены сбить, — а отвезти девчонку подальше. Чтобы не для перепродажи ее торговые люди приглядывали, а для себя боярин или горожанин зажиточный возжелал.

Урсула чувствовала его взгляд, оглядывалась, смущенно улыбалась — мысли ведуна начинали путаться, он снова прикидывал так и этак, но суровая логика каждый раз приводила к одному и тому же результату: продать. Только продать! И чем скорее, тем лучше. Пока к душе не прикипела.

Самоцвет

До Мурома рать возвращалась почти два десятка дней. У Олега от долгой сухомятки во рту уже мозоль натерлась, а снег он ел с такой же легкостью, как когда-то и детстве леденцами похрустывал. Еще немного, и траву бы из-под снега, как лошади, копать и жрать научился бы. Но в один из дней обоз вдруг свернулся в кольцо задолго до рассвета, а дружинники вместо того, чтобы, расседлав коней, устало падать с ног и звать кашеваров, вдруг начали ровнять бороды, глядя на отражение в широких полированных мечах, чистить штаны, прятать налатники, натирать пластины колонтарей и зерцал, наводить блеск на кольчуги, менять валенки на сапоги.

Что это означало, Середин знал. Значит, до города осталось всего часа четыре пути, и рать готовится ступить на родные улицы во всем воем блеске и красоте, грозности и силе. Переночевать неподалеку, подняться на рассвете и войти в ворота не в сумерках, а около полудня, чтобы хватило времени и горожанам показаться, и с товарищами расстаться не спеша, и отпраздновать прибытие достойно.

Это могло случиться завтра. А могло и послезавтра. Или после-послезавтра. Киязь-то с дружиной к рати еще не присоединились. А кто же без князя домой вернуться рискнет?

Олег поднял голову, прищурился на закатное солнце. До сумерек оставалось еще часов шесть.

— Знаешь что, Будута, — решился он. — Кланяйся от меня князю, передай благодарности мои за гостеприимство, за дело великое, что сделал он, за товарищей моих отомстив. Кланяйся. А я поскачу.

— Как же так, боярин? — попытался остановить его холоп. — Едим уперед рати?

— Не бойся, в Муром заезжать не стану, никого не предупрежу. Внезапно войско ваше вернется, внезапно.

— Так к чему спешить тогда, боярин? — Уже спешившийся холоп удержал гнедую за уздцы. — Еще пиры будут, как вернемся, подарки князь станет раздавать, милости…

— Пусть словом добрым помянет, — ответил ведун. — А мне пора. Солнце, вон, что ни день, теплее становится, насты на холмах подтаивают. Еще пару дней, и зимники ручьями потекут, никуда до самого ледохода не доберешься. Поспешать надобно, поспешать.

— Куда же ты теперь, боярин Олег? — отпустил поводья холоп.

— В Углич поскачу. Там, мыслю, Урсуле хорошо будет.

— Это верно, боярин, — признал Будута. — Там за такую ладную девку хорошую цену дадут. Ну коли так, прости за все, в чем не угодил, не поминай лихом. Скатертью тебе дорога и Бог в помощь.

— И тебе того же…

Олег наконец-то пнул пятками коня и вырвался из лагеря через щель между еще не сдвинутыми арбами, ведя с собой в поводу сразу двух коней — груженного узлами чалого и рыжего торкского с укутанной в халат невольницей.

Верховой обознику не товарищ. Что телега за день прокатит — всадник, может, и за час промчится, коли кони свежие да есть, куда торопиться. Ведун не торопился — но тем не менее миновал Муром уже через час, обогнув его по колее, накатанной добытчиками льда из ближних деревень. Места здесь были знакомые, и Олег без труда определил уходящий к стольному граду Суздалю зимник.

Зимой путнику хорошо. Ни дождя не нужно бояться, ни распутицы. Дорога не петляет, огибая вязи, переползая через броды или мостки, долго тянясь вдоль широких плесов. Между крупными городами зимники прокладывают строго по прямой, поверх застывших болот и рек, через заснувшие на зиму поля. Лишь изредка вильнет он, обходя слишком глубокий овраг или крутой холм — и опять вытягивается, как тетива.