Читать книгу "Сто первый - Вячеслав Немышев"

Ксендзов — как репей. Савва к нему тоже проникся. Несут всякую дурь, гогочут.

— А че, я думал первый раз… там стра-ашно, как говорят… это, убивать. А мне пофиг было, мама не горюй. Только трахея у этого… негра, хрустела. Противно. Как по пенопласту ногтем.

— Га-га-га, — смеется Савва. — Душара, да.

— Мне на дембель.

Маленький солдатик — Ксендзов; таких война жалеет.

Роту Перевезенцева на следующий же день сняли с переднего края и отвели в тыл на доукомплектование.

Савву с Иваном откомандировали прикрывать «вованов», штурмовые группы Внутренних войск. Потом снова притулились к своим пехотным «слонам». Так и крутились по городу: оглохли от канонад, тело от грязи даже не чесалось уже — зудело с пяток до ушей. На мелочевку, вроде того автоматчика, Иван больше не разменивался. Завалил Иван полевого командира — какой-то «эмир» или «амир», черт их разберет. Полковник от разведки жал ему руку и говорил, что за такой выстрел полагается орден. Штабные зашевелились вокруг полковника: «Как фамилия бойца? Знамов? Часть… За-пи-шем… Ждите!»

Обещанного три года ждут — это Иван знает, а потому мимо ушей все.

Нашкрябал Иван восемь зарубок.

Укатало его — постепенно развоевался Иван: и уже не так билось его сердце, когда падал поверженный им враг. Стучало ровно — тук-тук, тук-тук.

Он вспоминал Ксндзова: «Надо же, вид у него… сморчок, хмырь болотный. А ты, смотри, выпотрошил своего негра и хоть бы хны. По пенопласту ногтем… Душара! — передернуло Ивана, как представил тот «пенопласт» и обгрызенный ноготь, рожу Ксендзова выпачканную сажей. — Живой, интересно, нет? А ведь не так было в девяносто пятом… не так точно».

Гудела Москва, встречая третье тысячелетие. Рвались над головами сытых горожан китайские петарды; пробками от шампанского салютовала столица наступающему Миллениуму. Не девяносто пятый на дворе, ясно же как день… Недра поделили, братву отстреляли. Проститутки, бросив «толянов», жмутся теперь к ментовским ширинкам. Власть прекратила ссать на колеса самолетов, вместе с зарплатой подняла престиж тайной государственной полиции. С экранов телевизоров повалила площадная брань. Стильные телезвезды — все сплошь гомосеки и лесбиянки. Убивать в «прайм тайм» стали чаще и красивше с синхронным переводом. Coca-Cola стала национальным напитком Сыктывкара и далекой сибирской станции Завитая. Одним словом, озверел народ.

Девятым стал мальчишка-подросток лет двенадцати не больше.

На Черноречье у детской больницы, где водохранилище, завязались тяжелые бои. День, второй. Не могут выкурить боевиков. Вроде видела разведка, как занимали бородачи дом. Пехота совершает маневр. Команду артиллеристам. Разнесут САУшки в прах «хрущебу». Пошла пехота зачищать — и нарываются! Мины-растяжки, снайперы, гранатометчики. Пехота залегает, считает раненых, убитых. А в доме пусто — ни тел, ни следов. Потом сообразили: боевики в дозор выставляли салажат — шнырей. Кто станет по мальчишкам палить? Люди ж тоже — не звери.

Иван выстрелил.

Мальчуган прыгал по развалинам, ковырялся в носу, всем видом давая понять, что он беженец — каких тысячи, — что он просто еще одна жертва войны. Иван выстрелил. Он видел, как точно вошел стальной наконечник пули мальчишке в висок, как бросило голову, а затем дернулось вслед тело. Землю из-под ног мальчишки вырвало бедовым ветром, сорвавшимся с небес…

Боевиков зажали в клещи под Ермоловкой. Остатки банд загнали на минное поле, где и легли многие из оставшихся непримиримых — арабов, наемников, проклятых своим народом глупцов, вставших под знамена убийцы и маньяка Шамиля Басаева.

Но это уже материал для документальных изложений.

Басаев уходил. Его и кучку обезумевшего сброда преследовали штурмовые отряды армейской пехоты и Внутренних войск. Кружили над Катыр-Юртом боевые вертолеты. Крыла «коврами» артиллерия. Здесь у самых предгорий отчаянно сопротивлялась группа боевиков — оставленное умирать прикрытие.

Полковник от разведки нервно мял пальцами сигарету, раскрошил и выбросил. Достал другую. Иван догнав патрон в патронник, щелкнул предохранителем. Он рядом с полковником стоит, Савва поодаль.

— Броню видишь? — полковник указал в сторону села, где метрах в ста от крайних домов дымился бэтер. — Мои на противотанковую нарвались. Оттуда из посадок снайпер работает. Не подобраться.

На село заходила в боевом порядке пара вертолетов. Полковник поднял голову.

— По селу… Снайпер тот с лесочка, с края бьет.

Вертолеты выпустили заряды. Ракеты, оставляя тонкий дымный шлейф, с диким воем впивались в дома. Загрохотало. Над селом поднимались дымы. Где-то сбоку, свалившись на снарядный ящик, орал оглохший, одуревший от бессонницы авианаводчик:

— Полсотни первый, зайди еще раз. Замечено движение… уходят к лесу… азимут сорок, дальность тыща… две группы…

— Там раненые тяжелые. Каждая минута дорога. Пока «вертушки» загрузятся, да зайдут по новой… — продолжал мять сигарету полковник. — Там пацаны мои. Я с ними от Ботлиха иду, — рассыпалась сигарета смокшимся табаком на ботинки полковника.

Они поползли.

Вдоль поля тянулась канава — ложбина неглубокая, но от пуль укрывала. Метров через сто канава уходила правее, здесь и было самое близкое место до подбитой бронемашины.

Голое поле впереди.

Калмык, перевалившись на бок, прижал к груди винтовку. Бронежилеты и разгрузки они скинули, чтобы легче было. Иван поджал колени, напрягся.

— Савва, слышь, метров тридцать. Добежим?

Савва оттер с выпирающих скул земляную кашу, ощерился.

— Я первый, брат… — и рванулся из-за бугра.

Иван за ним.

Они бежали, почти не пригибаясь — что было сил, словно зайцы петляли по снежному полю, сбивая берцами жухлые травяные стебли. Бежал Иван, и ветер бил в лицо. Прилетели пульки… Мимо, снова мимо! Десять метров, пять… ну, последний рывок!

Рухнули оба под искареженные миной мосты бэтера; запахло жженой резиной, чем-то едким, тошнотворным…

Петлял проселок через поле к селу. На проселке и подорвалась разведка. Хотел водитель быстрее проскочить по ровному. И нарвались. Двое в живых только и остались. Воронье над головами, над полем кружат, кружат. Им что ветер, что грохот кругом. Ниже, все ниже кругами ходят, — кормежка на земле. Уже напробовались человечины. Чуют свежее…

Один в изодранном комуфляже был тяжелый совсем. Второй без шлема — глаз подплыл свекольным шишаком: зубами рвет пачки бинтовые, держит голову товарища на своих коленях и крутит, крутит бинты. У самого рука плетью висит. Иван потянулся помочь ему.

— Са-аам!.. — горлом навзрыд. Трясет его. Закашлялся: — Кххыр, пхух… — ему видать все ребра переломало, дышит, выхрипывает кровавую мокроту. — Акве… Хху, тьфу… Акведуки видишь?

— Что?