Читать книгу "Женщины да Винчи - Анна Берсенева"

Вчера ночью он лично отправил Зину отсыпаться, потому что за сутки до того пришла артиллерийская батарея, в которой было много раненых, и ровно эти сутки не спал весь личный состав медсанбата, а Зина и до того еще сутки не спала, потому что дежурила.

Артиллеристы шли к Пушкинским Горам через Новоржевские болота, которые нелегко дались даже Зине, привычной к ходьбе по лесному бездорожью. Замполит батареи рассказывал вчера капитану Немировскому, Зина слышала, что не шли они через эти болота, а плыли, утопая в черной жиже, что снаряды и мины пришлось перегрузить с машин на телеги, но и те увязали в грязи, кони падали и не могли подняться, и только люди двигались вперед со злой решимостью.

Дойдя наконец до Пушкинских Гор, артиллеристы принялись обустраиваться на северной окраине деревни Зимари, напротив Михайловского. Они стали готовить огневые позиции и рыть окопы, а раненых передали в медсанбат. Из-за их наплыва капитан теперь и спрашивал Зину, выспалась ли она.

– Я выспалась, – ответила Зина.

Ей в самом деле хватило нескольких часов, чтобы отдохнуть после двух бессонных суток, даже удивительно.

– Врешь, наверное, – усомнился капитан.

– Я врать не приучена, – покачала головой Зина.

– Да, – согласился он. – Это я уже понял.

Конечно, понял. Он ведь знал Зину уже целый месяц, а что она за загадка, чтобы такой умный и проницательный человек за такое долгое время ее не изучил? Вся как на ладони.

Свой первый военный месяц Зина вспоминала с содроганием. Не думала она, что война окажется такой… несправедливой. Она готова была к трудностям, к лишениям, к ранениям, к боли и к смерти – ко всему, что ей выпадет. И фифой никогда не была, особых условий для себя не ожидала. Но отношения к себе как к человеку она ведь вправе была ожидать! А вместо него…

Зина Филипьева дождаться не могла, когда наконец закончит медучилище. И хоть в связи с военным временем курс обучения был сокращен, но готовили все-таки не санитаров, а квалифицированных медсестер, и работать им придется в боевых условиях, значит, спешки в учебе быть не может, это Зина понимала. Но понимала лишь умом, сердце же ее рвалось на фронт так, как у ее ровесниц рвалось оно только к любимым.

Любимого у Зины не было, но это ее не удручало. Может, это даже и хорошо: так бы она стремилась быть необходимой ему одному, ну а раз единственного человека нет, то она может отдать все свои силы многим людям, которые воюют за родину.

Зина вовсе не была восторженной – такие свои мысли она считала самыми обыкновенными и жалела только, что восемнадцать ей исполнилось в сорок четвертом году, а не раньше. Теперь-то победа была уже совсем близко, Зина боялась не успеть на войну, а потому считала дни, отделявшие ее от окончания училища и, значит, от настоящей жизни.

Ее направили на 2-й Прибалтийский фронт, и догонять войну пришлось в Псковской области. От Кирова, где она жила и выучилась, путь был неблизкий, но этому Зина только радовалась: хорошо ведь, что большая часть страны уже освобождена от захватчиков. И всю нашу землю скоро вернем, и Европу освободим! – так она думала, глядя в окошко поезда, который вез новобранцев на запад.

В часть Зина попала как раз в тот день, когда медсанбат должен был уходить из Новоржева в район боевых действий. Как хорошо, что успела! Вот простоял бы поезд под Псковом еще полдня на запасных путях, и осталась бы она у разбитого корыта, и догоняй тогда свою часть как знаешь. Но ведь успела, вот радость-то!

Эту свою радость Зина и высказала командиру медсанбата капитану Немировскому, когда тот сообщил ей, что их часть выступает немедленно и даже поесть она не успеет, потому что полевая кухня уже ушла.

– Радость? – усмехнулся капитан. – Удивительно.

– Что удивительно? – не поняла Зина.

– На эфемерное создание вы не похожи, Филипьева. Но восприятие действительности у вас наивное.

Зина залилась краской и стала судорожно сглатывать, стараясь удержать слезы. Ей показалось, что она успешно скрыла их, но только показалось.

– Почему слезы? – бросив на нее быстрый взгляд, спросил Немировский.

– Я… ничего… – пробормотала Зина. – Извините, товарищ капитан.

– Говорите, говорите, – потребовал он. – Что вас обидело в моих словах?

Зина наконец справилась со своим глупым расстройством и ответила:

– Ничего не обидело.

– Вам в училище не объясняли, что на фронте вы должны будете выполнять приказы старших по званию? – сухо спросил Немировский.

– Объясняли…

– Так выполняйте, – приказал он. – Говорите, что случилось.

– Правда ничего не случилось, товарищ капитан! Просто я… Ну, просто мне стыдно, что я толстая! – выпалила она наконец.

– Что-о?! – Удивление его было таким сильным, что даже осунувшееся от усталости лицо озарилось этим чувством. – С чего вы взяли?

– Это же всем видно, – пробормотала Зина. – Вот и вы заметили…

– Я ничего такого не заметил, – пожал плечами он.

– Эфемерная – значит худая, я это слово знаю. А раз не эфемерная, то, значит, толстая.

Зина сквозь землю готова была провалиться от того, что такой разговор вообще затеялся. И далось же капитану выспрашивать! Она была уверена, что уже не переживает из-за своей похожести на лесной грибок-боровичок; так мама про нее говорила. Стыдно было бы переживать из-за такой ерунды, когда ты уже взрослая и уходишь на фронт. И вот пожалуйста, снова выплеснулось школьничество.

– Пусть это будет в вашей жизни самой большой бедой, – усмехнулся капитан.

Тогда Зина и увидела впервые его усмешку, да нет, не усмешку – улыбку. Она осветила его лицо лишь на мгновение, но так ярко, так необыкновенно, что у Зины занялось дыхание. Никогда она не видела, чтобы короткая улыбка преображала человека всего, до донышка.

Через мгновение лицо капитана стало прежним, непроницаемым.

– Вы откуда прибыли? – спросил он.

– Из Кирова, – ответила Зина. – В документах написано.

– И родились там?

– Родилась в деревне, в Оричевском районе. Родители в Киров перебрались, когда мне год исполнился.

– Видно, что корни у вас деревенские, – заметил он.

– Это плохо?

– Ничуть. Глядя на вас, я наконец понимаю, каким был Филипок. Читали, надеюсь, Толстого?

Детские рассказы Льва Толстого Зина, конечно, читала. И про акулу, и про сливовую косточку, и про маленького крестьянского мальчика Филипка, который вместе с большими ребятами пришел учиться в школу.

Она кивнула и подумала, глядя на капитана: «А вот он-то уж точно не деревенский. Из большого города, даже из самой Москвы, может».

Внешность у Немировского была такая, которую в книжках называют утонченной. То есть Зина лишь предполагала это, знать про утонченность наверняка она не могла, потому что наяву никогда ее не видела. И такого лица, как у него, не видела тоже, потому и связала с ним это слово.