Читать книгу "Бестиарий спального района - Юрий Райн"

Вообще-то зонтики бывают в ее, Златин, рост – а она девочка мелкая, хотя и крепкая. Тут, под проводами, вымахали в два Златиных роста. Как деревья. Таких больше нигде нет. Папа объяснял – мутанты. Все равно непонятно. От электрического поля, добавлял папа. Тоже непонятно. Поле-то электрическое, это да – вон провода какие, – только зонтики-то при чем?

Жарко. На асфальте – особенно. Тут, на электрическом поле, еще ничего.

Раньше, папа рассказывал, на этом поле картошку выращивали. Совхоз какой-то выращивал. Чудно́е имя – Совхоз. Не русское. Злате представляется черный-пречерный дядька, злой-презлой и старый-престарый. Потому что папа говорил, что он сдох. А когда он сдох, поле захватили под огороды и тоже стали картошку сажать. А потом этих, которые захватили, кто-то прогнал. Теперь тут ничего не сажают – само все растет. Зонтики, кусты разные, трава, цветочки.

Если выглянуть из зарослей, то впереди увидишь большую дорогу – МКАД называется. До нее недолго идти, только дойти трудно – трубы какие-то лежат здоровущие, через них перелезать неудобно. Да и нет там ничего интересного. Машины одни.

Обернешься – улицу увидишь, совсем близко. Машин на ней немного, а на той стороне – пруд. Мама только не разрешала в этом пруду купаться – вонючий он, говорила, грязный. И еще у него недобрая… эта… как ее… репутация, вот! Злата думала, что репутация – это вроде как улыбка. Тоже бывает недобрая. Мама про соседку одну сказала как-то раз: сама сюсюкает, а улыбка-то у нее недобрая. Только откуда у пруда улыбка?

Ну и ладно. Тут, у опоры, тоже неплохо. Вот через одну опору – там страшно, особенно когда стемнеет. Потому что около той опоры глупые люди своих собак и кошек хоронят. Мама с папой очень на этих людей сердились.

Вправо, влево посмотришь – конца полю не видно. Но Злата знает, что справа тоже ничего интересного, а слева поле вдруг переходит в маленькую рощу, а за ней всегда глубоченные лужи, а потом озеро, все травой заросшее. Называется Темное. На другом конце озера трава расступается, там купаться можно, но только одной – ни в коем случае.

Мама, правда, ничего уже не запрещает – она болела-болела, болела-болела и умерла. Теперь мама на небе, но оттуда-то все видно, а огорчать маму не хочется.

Папу тоже огорчать не хочется, только папа и не огорчается больше. Он, как мама умерла, пропал куда-то на целых два дня, пришел совсем пьяный, а потом уехал. Тетя Геля, соседка, сказала: слабый он, как все мужчины, вот и сорвался. Глупости какие! Папа сильный очень, уж посильнее тети Гели. И ниоткуда он не сорвался, просто уехал. Поговорил с тетей Гелей и уехал.

А тетя Геля за Златой присматривает. У нее улыбки недоброй нет, она вообще не улыбается. Строгая, учительницей же была раньше. Но незлая и присматривает не сильно. Все занята чем-то, люди к ней разные приходят то и дело. А сильно-то присматривать и не надо: Злата уже не маленькая. Скоро в третий класс…

Тетя Геля все ждет, когда Злату бабушка к себе в Липецк заберет. Надо, говорит, чтобы до первого сентября. А бабушка, говорит тетя Геля, тоже болеет. Но скоро выздоровеет и заберет.

В Липецк неохота, Злате в своем классе хорошо. Но тут уж ничего не поделаешь.

А вообще-то теперь плохо. Без мамы. Что дома, что в Липецке.

Злате надоедает сидеть, она поднимается с ящика, выходит из зарослей гигантских зонтиков, бредет по тропинке налево, поминутно отвлекаясь на жучков-червячков. «Дойду до больших луж, – думает Злата, – посмотрю на паучков, что по воде бегают, и – домой. Тетя Геля ужином накормит, а спать я сама улягусь».

Ой, в кустиках слева лягушонок! Какой хорошенький! Куда ты? Не бойся, дурачок!

Что-то мягкое под ногами, пищит. Злата отступает в сторонку.

Налетает порыв ветра, горячего, даже раскаленного. Девочку почему-то охватывает дикий страх, хотя еще светло, и машины шумят, и голоса человеческие слышны вдалеке. Но жутко – почти до обморока. Злата пронзительно визжит, несется сломя голову, не разбирая направления, спотыкается, ссаживает коленку, плачет взахлеб, поднимается, бежит, и что-то ужасное, нестерпимо жаркое вот-вот догонит ее, и обернуться некогда, и она снова растягивается на тропинке, на этот раз поскользнувшись, и понимает, что встать уже не успеет, и отчаянно кричит, изо всех сил надеясь, что на небе слышно:

– Мамочка!

2

Захар закончил смену и вышел из Дворца. Жарко. Слишком жарко. Он перебежал через дорогу, сунул голову в окошко киоска при автобусной остановке, сказал толстой потной продавщице:

– Два «Старопрамена».

– Холодного нет, – отдуваясь, предупредила продавщица.

– Какое есть… – согласился Захар. – Одну откройте, пожалуйста.

Он взял пиво – теплое стекло сразу стало охлаждаться, пришлось немного придержать себя, – сел на скамейку, тут же, на остановке, под навесом. Глотнул пива, принялся ждать Зою. Ей еще не меньше часа с малышней возиться. Ладно, времени навалом…

Он представил себе Зойку на льду, который сам же и готовил только что. Другие тренеры в теплом на лед выходят, а она – как на соревнования. Те удивляются, а ей – все нипочем. Веселая жена Захару досталась, с характером сильным, но ровным и легким. А уж красавица! А умница!

Его душу приятно кольнула ласковая прохлада.

Собственно, досталась – не то слово. Подходили они друг другу, еще с детства далекого. Всем подходили, а особенно тем, что оба в большой мир хотели, не желали на веками насиженном месте сидеть.

Тут ведь как? Человеческий мир наступает, кто-то умеет к нему приспособиться, остается там, где обитал испокон времен. Кто-то – не умеет, таким приходится отправляться восвояси, подыскивать места по себе.

Водяных, например, взять или леших. Понятно, на осушенном болоте никакой водяной не останется – уйдет, хоть на отстойники, а уйдет. Или если лес сводят… Домовые тоже – ломают люди дом, значит, уходить надо, на развалинах или там в многоэтажном гараже домовому делать нечего.

Они, Захар с Зоей, другое дело. Они зюзи, их суть – холод. Зюзя везде проживет. И коли старые, обжитые места покидает, то не потому, что трудно стало, нет: новое зовет, вот и все.

Таких, как они, правда, и среди зюзь немного. Привычка – даже не вторая натура, скорее первая. И на тех, что к новому стремится, толпа – да хоть обществом ее назови – искоса смотрит. «Больше всех им надо… Ишь умники… Да непутевые, и все тут…» У людей, между прочим, так же, усмехнулся про себя Захар.

А им с Зоей новое позарез требуется. Без нового хоть в печку лезь. Вот и сошлись.

Зяблинька моя, подумал он.

Тут, в Новокузине, пока интересно и уютно. Место славное, родичи дальние имеются – лешие, водяных поблизости парочка хороших (жаль, теплую воду в озерах своих предпочитают), коты с Той Стороны забегают иногда, забавные. Джинн даже приблудился. Тяжелой судьбы джинн, сразу видно, но фигура, если уметь смотреть – а зюзи умеют, – ох, незаурядная.