Читать книгу "Врата Галактики - Михаил Ахманов"

Кроме звезд, планет, туманностей, потоков частиц и пустых пространств, Галактика, несомненно, обладала тем, что на Земле называли ноосферой, то есть информационным полем, порожденным чувствами и мыслями разумных созданий, воображением, речью и письменными знаками либо их эквивалентом – если, в силу биологических причин, эти земные понятия были неприменимы. Вряд ли существовал барометр, отражающий климат этой вселенской ноосферы, но если бы такой прибор изобрели, его стрелка колебалась бы между неприятием, недоверием, отвращением и откровенной ненавистью. В этом и состояла проблема. О ее причинах можно было многое сказать, но в данный конкретный момент важнее казались последствия – расовый эгоцентризм и взаимная вражда. Этот кризис тянулся столетиями, если не дольше, внушая мысль, что ничего необычного в том нет и нет никакого кризиса, а есть некий modus vivendi,[29]естественное состояние Галактики.

Но Ульман, Капур и Быстров так не считали. Быстров был философом, Ульман – математиком, а Капур – ксенологом, специалистом по инопланетным расам; их альянс сложился в одном из филиалов Звездной Академии, где они преподавали. Плодом их совместых усилий стала теория, гласившая, что у галактических народов, несмотря на различия психики и биологии, есть общие ценности, понятные всем, а значит, имеется база для договоренностей и мирных контактов. Вопрос о ценностях оставался открытым, их список еще предстояло уточнить, и Капур прозорливо отмечал, что термин «жизнь» в этот перечень не входит. Для землян, кни’лина и лоона эо жизнь, конечно, была наивысшим сокровищем, но хапторы не слишком ее ценили, а дроми относились с полным равнодушием к факту своего существования – как и сервы, если считать их отдельной разумной расой. Что думали о категории «жизнь» сильмарри и лльяно, скрывал туман неведения, но вряд ли смерть, событие неотвратимое, пугала их с такой же силой, как гуманоидов. Даже среди фаата жизнь и смерть воспринимались по-разному – уже от того, что одни жили тысячелетие, а другие – считаные годы.

Хотя в теории Ульмана, Капура и Быстрова были лакуны и неясные места, она все же могла послужить руководством к действию. Так, из нее вытекало более широкое понятие о справедливости, в поле которой попадали не одни земляне и их собратья-гуманоиды, но все галактические расы, независимо от их развития и технологического уровня. Справедливость достигалась через особый механизм разрешения конфликтов, которые считались не частной акцией спорящих сторон, а многогранным событием, касавшимся всей галактической ноосферы – причем не только в данный момент, но также в грядущем.

Важный вывод, но не единственный и не самый шокирующий! Ульман, Капур и Быстров были решительно не согласны с тем, что люди всегда и во всем правы; они утверждали, что это лишь проявление земного эгоцентризма и ксенофобии. Несогласие по этому пункту стало названием Коллегии, учрежденной ими, как сказано выше, в 2312 году. К этому времени у них появились единомышленники, люди гораздо более серьезные, чем в погибшей группе Петерса, – среди них были парламентарии, ряд крупных писателей и ученых, администраторы нескольких планет Фронтира и даже адмирал, командующий Флотом Обороны Солнечной системы. Таким образом, статус Коллегии Несогласных сразу был высок, и, определившись со своими функциями, она органично вписалась в политическую систему Федерации. Ее считали противовесом Флоту и Совету, союзом людей, способных оценить проблемы не с точки зрения землян, а с более общей, надчеловеческой, позиции, иногда оригинальной, странной и даже неприемлемой на первый взгляд, но, как было доказано на опыте, весьма продуктивной.

Для практических целей Коллегии пришлось создать структуру, осуществлявшую межзвездный арбитраж. В этой сфере прерогативы Судей Справедливости – так называли арбитров – были очень широки: право вето, право доступа к секретной информации, право расследовать любые факты, используя все силы и средства, какими могли снабдить их Федерация, Флот и власти обитаемых миров. Решения Судей, кроме права вето, не считались обязательными; их поддерживал не механизм принуждения, а логика вердикта и авторитет Коллегии. Доверие к этим приговорам возникло не сразу, но с течением лет Судьи добились признания лоона эо, а затем кни’лина и хапторов. Споры с двумя последними народами часто касались приоритетных прав на новооткрытые миры, источники энергии и залежи сырья на астероидах; возникали и другие конфликты, связанные с нарушением границ, торговлей, космическим мусором, маневрами сражавшихся с дроми земных кораблей, а также с несоблюдением местных традиций. Кни’лина, особенно клан Похарас, не хотели, чтобы на судах, посещавших их планеты, хранились спиртные напитки и продукты из животного белка; алкоголь был для них ядом, а к мясной и рыбной пище они испытывали отвращение. У хапторов имелись свои капризы: высокомерный нрав, обидчивость и нежелание общаться с роботами любого класса и степени разумности.

Причин для конфликтов хватало, но далеко не всегда они разрешались в пользу Федерации. Судьи были беспристрастны; их вердикты обсуждали, снабжали комментариями, изучали, как спустя годы отзовется тот или иной приговор, и пока этот анализ не выявил ошибок. Случались и неудачи – к примеру, с попыткой расширения Коллегии за счет инопланетных партнеров. Она обладала авторитетом и признанным статусом, но оказалось, что, кроме людей, никто не стремится к трудам на благо справедливости, хотя не прочь вкусить ее плоды. Другой нерешенной проблемой были дроми. Их Империя оставалась вне сферы деятельность Судей, не реагировала на призывы к разуму, и это означало продолжение войны. Возможно, то был особый случай; дроми могли понимать справедливость иначе, чем гуманоиды.

В остальном Коллегии сопутствовал успех. Хоть не имелось еще галактических кодексов и признанного всеми права, хоть среди звезд еще не властвовал Закон, но были прецеденты – первый вздох Фемиды, то, с чего начинается правосудие. Был способ, пусть пока несовершенный, гасить противоречия, не давая им вспыхнуть пламенем войны. Был, наконец, союз людей, ценивших истину и справедливость выше интересов расы.

Противоборство между человечеством и дроми явно было не последней межзвездной войной. Как показало грядущее, даже не предпоследней.

Но Судей призывали все чаще.

* * *

– Что Судья Справедливости делает на Тхаре? – спросил Бранич.

Начался зеленый месяц, день был теплым, двенадцать градусов выше нуля, так что они расположились в яблоневом саду за домом. Помня о скудости тхарского лета, Марк поставил за скамейкой пару тепловых экранов. Ему было жарковато, зато гость чувствовал себя комфортнее, даже сбросил куртку, оставшись в легком свитере.

– Об этом я уже говорил, – произнес Марк, подумав, что вопрос задан неспроста. Анте Бранич был из тех людей, которые помнят все ответы и зря не переспрашивают.

– Да, говорили. – Гость окинул задумчивым взглядом цветущие яблони. – Вы находитесь тут, чтобы предотвратить удар в спину Федерации, если пожалуют фаата. Но ведь не только по этой причине?

– Конечно. Временами меня посылают на Фронтир и в буферные зоны. В Коллегии не так много бывших офицеров, и я считаюсь специалистом по вооруженным столкновениям. Точнее, по ликвидации их последствий. Кроме того, – произнес Марк, – я родился на Тхаре, и эта планета – мой дом.