Читать книгу "Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни - Михаил Ардов"

Вспоминается мне народный суд в Данилове. Лето 1981 года. Слушается дело об ограблении Троицкого храма села Горинского. Совершили это мальчишки из Рыбинска, одному из них исполнилось 18 уже в тюрьме. Я — свидетель.

Ведет заседание судья лет тридцати на вид, в рубашке с короткими рукавами. Держится он весьма уверенно, то и дело покрикивает на стороны и на свидетелей.

Я спросил одного из адвокатов:

— Откуда он такой бойкий у вас тут взялся?

— А он раньше был водителем троллейбуса в Ярославле. Потом окончил заочный юридический институт и вот стал судьей...

Наконец приходит мой черед давать показания.

Судья задает мне вопрос:

— Самый факт ограбления храма не свидетельствует ли о том, что вы халатно относитесь к своим обязанностям?

Я отвечаю:

— По действующему законодательству я вообще не имею права решать на приходе никакие хозяйственные и организационные вопросы. Мое дело — только богослужение. Но в меру сил и возможностей мы старались привести церковь в порядок: делали ремонт, провели электричество...

Судья прерывает меня:

— Ну, это в Церкви совершенно не нужно. Могли бы служить при свечах, как тысячу лет до этого служили...

— С таким же успехом, — говорю, — я могу сказать вам, что в этом зале также не нужно электричество. Могли бы заседатьпри свечах, как заседали судьи тысячи лет до нашего времени...

Этого он никак не ожидал и сразу перешел на крик:

— Вы что себе позволяете? "Святой человек"! Я вам сейчас вкачу пятнадцать суток за оскорбление суда!..

Я понял, что силы наши неравны, а потому смиренно произнес:

— Приношу суду свои извинения.

Он еще некоторое время кипятился, а потом возобновил допрос, но смотрел на меня уже не без некоторой опаски.

В перерыве ко мне подошли адвокаты и выразили свой восторг:

— Ловко вы его поддели...

Как-то осенним днем восемьдесят третьего года, когда я уже служил в селе Петрове под самым Ярославлем, зашел ко мне в дом местный почтальон. Спрашивает:

— Вы на газеты и журналы подписываться будете?

— Да, — говорю, — буду. Я подпишусь на газету "Правда".

(А надо сказать, что в те "баснословные года" именно в этом "центральном органе" при некотором умении читать между строк можно было обнаружить самую существенную информацию.)

От моего ответа почтальон опешил:

— Вы это серьезно говорите?

— Совершенно серьезно. Я подпишусь только на одно издание — на газету "Правда".

— Но послушайте, у меня на участке на "Правду" даже члены партии не подписываются...

— А вот вы им, — говорю, — так и скажите. Вы на свой центральный орган не подписались, а поп его получает...

Почтальон принял от меня деньги, выдал квитанцию и удалился совершенно потрясенный.

Старостиха Горинской церкви, после того, как мы с ней познакомились ближе и она прониклась ко мне доверием, передала отзыв обо мне секретаря Даниловского исполкома. (По общему положению церковными делами занимались в районных советах именно секретари.) Так вот даниловский секретарь, фамилия его, помнится, была Орлов, изучив мои бумаги и автобиографию, взглянул на старосту и произнес:

— Советский человек... До чего дошел...

На духу

Ну уж Бог с ней — такая она паче ума и естества многословная.

Н.Лесков. Заметки неизвестного

Надо сразу признаться, что в практике современной исповеди “многословие” явление сравнительно редкое, по большей части из теперешних верующих каждое слово приходится вытаскивать. (Исключение составляют образованные женщины, эти уж действительно вещают “паче ума и естества”.)

Для начала старинный церковный анекдот.Батюшка исповедует. Неподалеку от него стоит несколько женщин и один мужчина.Подходит очередная исповедница.Священник спрашивает:— Как ваше имя?— Катерина.— Е-катерина, — поправляет священник.Следующая к нему приближается.— Имя?— Лизавета.— Е-лизавета, — говорит священник.Подходит мужчина.— Как ваше имя?— Е-тит.

Вот самый распространенный вариант начала исповеди.Подходит к священнику женщина, улыбается во весь рот.— Батюшка, всеми грехами грешна...— Ну, а чего же ты улыбаешься? Ведь плакать надо...(Один священник на подобное заявление о “всех грехах” отвечал так:— А вот я тебе сейчас все какие только есть епитимьи назначу!)

А вот еще вариант.Женщина подходит, молчит.— Ну, — спрашиваешь, — грехи у тебя есть?— Нет, батюшка, никаких грехов у меня нет...Тогда я говорю:— Ну, раз нет грехов, тогда не нужно исповедоваться. Это ведь только для грешных людей...— Ну как же, батюшка?— А вот так же... Все мы, люди, до одного грешные, а ты только одна — без греха...— Нет, батюшка, есть грехи...— Ага. Значит — есть. Ну, вот теперь давай о них с тобой и поговорим...

Еще одна подходит. Начинает:— Живу одна. Абортов не делала, душ не губила, не воровала...Перебиваю:— Ты мне рассказывай не о том, чего ты не делала, а о том, что ты делала...

— А что я делала?— Сплетничала, ругалась, осуждала...— Ну, не без этого...

Часто вместо грехов начинают перечислять болезни.— Вот у меня операция была... Ногу я ломала...— Подожди, — говорю, — ты мне про грехи рассказывай... Может быть, у тебя на душе есть что-нибудь особенное?..— Вот, батюшка, живот у меня внизу очень болит... Там, наверно, у меня что-нибудь особенное...

Спрашиваешь:— Ну, как? Посты соблюдаешь?— Нет, — говорит, — батюшка, у меня зубы болят...

Подходит. Улыбается и молчит.Я говорю:— Ну, что ты улыбаешься?Она:— Я — такая...

Подходит мужчина.Спрашиваю:— Вы в Бога верите?— Верю. Конечно, верю. Ну, не так, конечно верю... Некоторые верят, ну, прям взахлеб...

Иногда выясняется поразительное невежество.Некий батюшка во время исповеди почувствовал, что прихожанка о христианстве имеет самое смутное понятие. Тогда он указал ей на лежащий на аналое Крест.— Вот посмотри сюда. Кто здесь распят?— Я, — отвечает, — батюшка, без очков. Не вижу...

Приходит на вид очень бойкая.— Как зовут? — спрашиваю— Святая великомученица Евдокия.— Что?! Какая же ты — великомученица?— Я, батюшка, всегда так про себя говорю: святая великомученица Евдокия...

Еще одна, остановила меня посреди храма.— Батюшка, мне с вами надо поговорить. Только долго.— Пожалуйста, говори. Я слушаю.— Батюшка, мне все время кажется, что я — т и г р а, и сына своего я хочу растерзать...— Так, — говорю, — а зовут тебя как?— Мария.— Хорошо, я за тебя помолюсь... Но ты на всякий случай еще сходи к психиатру...