Читать книгу "Однажды в нашем городе - Ронда Грей"

— Естественно, — ответила она холодно и покинула спальню.

Спустившись в холл, Элен отыскала свою сумочку и выбежала из дома, принесшего ей столько боли и разочарования. Дрожа от унижения и холода, она забралась в свою маленькую красную машину и помчалась в Лондон с такой скоростью, будто ее подгонял сам дьявол.

5

Элен лежала на кровати, ожидая, когда пройдет очередной приступ тошноты.

За окнами в ярком свете апрельского солнца покачивалась вишня, вся в бело-розовом цвету.

С утренней слабостью Элен еще кое-как справлялась, но то, что обычно происходило вечерами… Эта слабость, эта почти ежедневная рвота очень мешали работе. К счастью, Клиф Рэддинг оказался на удивление понимающим человеком. Он разрешил ей установить особый распорядок дня. Теперь она приходила на работу в восемь утра и уходила в три — до того, как ее начинало тошнить.

Врач сказал, что токсикоз обычно проходит во втором триместре беременности, но шел уже пятый месяц, а облегчения не наступало.

И вновь она вспомнила, как впервые обнаружила, что беременна.

После той памятной ночи она вернулась в Лондон, чувствуя себя так, будто растеряла последние остатки гордости. Элен знала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должна встречаться с Николасом. Однако приближалось Рождество, и она не могла допустить, чтобы мать встречала его одна.

Всю предпразничную неделю Элен готовила себя к возможной встрече с Николасом, который, как она предполагала, не оставит миссис Палмерс в одиночестве на Рождество. Однако, приехав в Вудвил, Элен узнала, что интересовавшего ее человека там нет.

Как сообщила ее мать, Николас Палмерс уехал во Францию на следующий день после приема в честь помолвки Ричарда и Харриет.

Наверное, это даже к лучшему, решила Элен. Он не давал никаких обещаний, не вселял ложных надежд.

Прошла неделя после Рождества, и Элен впервые охватило беспокойство. И хотя это был первый в ее жизни опыт такого рода, уже тогда Элен поняла, что страх ее оправдан, — она беременна.

К концу недели она получила медицинское подтверждение. Девушке не хотелось жить. Все выходные она провела лежа в постели и бессмысленно глядя в потолок. Разум не мог примириться с нелепостью происшедшего с ней. Это событие перевернуло всю ее жизнь.

С первого же дня она решила ни о чем не сообщать Нику Палмерсу. Зачем? Едва ли ему понравится, что его тревожат в связи с нежелательными последствиями той самой «единственной ночи», особенно потому, что эта ночь была лишь завершением той странной игры ощущений и «химии чувств», противостоять которым не могли ни он, ни она.

Элен сомневалась, захочет ли он вообще рождения ребенка от женщины, которую презирал. Сообщить ему о беременности стоило бы лишь для того, чтобы он взял на себя часть затрат на содержание своего ребенка. Для себя же она не возьмет ничего.

Если бы понадобились деньги, она могла бы их заработать. Впрочем, денег на воспитание ребенка ей не потребуется, поскольку, как только Элен поняла, что беременна, она решила не оставлять малыша себе, а отдать на усыновление.

Врач был удивлен. Отдать своего ребенка в чужие руки — шаг весьма радикальный. Он объяснил ей, насколько это травмирующая для матери процедура: носить дитя под сердцем девять месяцев, чтобы потом отдать и больше никогда не увидеть. Врач посоветовал подумать, ведь женщина вправе сама решать, рожать ей или нет. Но то, что он мог предложить, Элен отвергла сразу и всем сердцем. Нет, она никогда не смогла бы убить свое дитя, свое и Николаса.

Врач мягко спросил ее, не хочет ли она оставить его себе, заметив, что в настоящее время общество вполне благосклонно относится к тому, что мать воспитывает ребенка одна, без отца.

Конечно, Элен обдумывала такую возможность. Но сможет ли она содержать малыша, не работая? Не будет ли ошибкой лишить его заботы обоих родителей? Мало того что у него не будет отца, ей еще придется приступить к работе практически сразу после родов и работать полный день. А ребенок? Кто из него вырастет? Типичный образец малыша «с ключом на шее» со всеми вытекающими отсюда последствиями? Отдать его в ясли? Как там будут о нем заботиться? И кто — бездушные няньки, перебрасывающие его с кроватки на горшок и обратно; люди, которых она едва будет знать, а возможно, и не заслуживающие доверия?

Нет, она сделает лучший выбор. Будет вынашивать его, соблюдая все рекомендации врача, чтобы ребенок родился здоровым и психически устойчивым, а потом отдаст в хорошую обеспеченную семью, людям, у которых своих детей быть не может, но они их любят и хотят. Людям, которые смогут дать ему больше, чем в силах дать она.

Кроме врача, о том, что она беременна, знал только один человек — ее начальник, Клиф Рэддинг. Сослуживцы и приятельницы, с которыми Элен занималась спортом, узнают об этом довольно скоро, когда станет заметно. Нет смысла сообщать об этом кому-то еще, особенно матери. Эта новость разобьет ее сердце. Узнать, что она стала бабушкой, только для того, чтобы тут же навек распроститься с внуком или внучкой?!

Клиф оказывал ей всяческую поддержку, радуясь тому, что она сможет вернуться к работе.

Элен пришлось настоять только на двух вещах. Во-первых, чтобы Клиф никогда не говорил с ней о ее будущем ребенке. Эти разговоры делали бы его существование более реальным, а она знала, что чем явственнее будет представлять того, кто должен явиться на свет в ближайшие месяцы, тем труднее будет с ним расстаться. Второе, о чем она попросила Клифа, — это не покупать детских вещей. По той же причине. Ей не хотелось видеть в доме детские принадлежности, все эти маленькие распашонки, ползунки и прочее.

Пролежав час или около того в постели, ожидая, когда пройдет слабость, Элен пошла в душ, чтобы немного взбодриться. Одевшись в брюки и свитер, она включила телевизор, мечтая о том, что, когда тошнота окончательно исчезнет, сможет заставить себя что-нибудь съесть. И вдруг раздался звонок в дверь.

Может быть оттого, что на улице было еще светло, или оттого, что ничего плохого в голову не приходило, она не стала запираться на цепочку и спрашивать, кто пришел, а просто открыла дверь. И замерла: перед ней стоял Николас.

Он был одет в элегантный светлый костюм, наверное парижский, но волосы были в беспорядке, а шелковый галстук сдвинут набок. Глаза Ника блестели, он изучающе смотрел на Элен, но она не могла прочесть в его взгляде ничего, абсолютно ничего.

— Можно войти? — спросил он спокойно, но что-то в его тоне заставило Элен насторожиться, какое-то знакомое возбуждение, с трудом узнаваемое. Нет, лучше не обольщаться.

Сердцебиение успокоилось настолько, что она смогла вздохнуть, глубоко, полной грудью — нельзя допускать кислородного голодания плода, — и прохладно ответить:

— Зачем? Сомневаюсь, что нам есть что сказать друг другу.

Гость скривил в усмешке рот.

— Точно. Разговоры никогда не были нашим сильным местом. Не так ли, Элен?