Читать книгу "Великая степь - Виктор Точинов"

— У тебя есть три часа, чтобы забрать Лизу. Хочешь — Гамаюновы ребята смотаются быстренько… Или сам на вертушке слетай. Но смотри, как бы зятек твой в степь не драпанул с Лизаветой под мышкой. С Драконами Неба они вблизи не знакомы.

— Незачем, — Кремер выговорил это слово медленно, чуть не по слогам. — У нее есть муж и будет ребенок. А у нас нет гарантии, что мы всей Девяткой не приземлимся в начале триасового периода…

На самом деле майор не сомневался, что они никуда не приземлятся, потому что никуда не взлетят. И не хотел дергать старшую дочь понапрасну.

Майор Кремер был хорошим аналитиком.

Хотя иногда ошибался.

VI. «Двойка»

1

Паренек, выстреливший утром ему в сердце, мог приходиться Гамаюну сыном. Это не образное выражение, намекающее на разницу в возрасте.

Именно мог. Именно сыном.

Но не приходился. Вместо этого попытался прострелить подполковнику сердце из самопальной конструкции — оружием это назвать язык не поворачивался. Но убить железка могла…. Теоретически. На деле едва ли — оценив калибр и самого стрелка, Гамаюн просто позволил пальнуть в броник.

…Про женщину, сидевшую напротив начальника Отдела, сочинители дамских романов сказали бы: на лице ее оставались следы былой красоты. И сказали бы слабо. Следы остались как от тяжелого танка, прошедшего по заботливо взрыхленной погранцами контрольно-следовой полосе — туда, затем обратно, потом покрутившегося на месте… Короче говоря, красивая была женщина, хоть и не молодая.

— Мне надо знать одно, Наталья, — кто стоял у Кешки за спиной, — сумрачно сказал Гамаюн женщине.

На самом деле он знал — Кеша Петрищев, сын погибшего на Ак-Июсе майора Петрищева, примыкал к некоей малочисленной группе молодых лоботрясов.

Программа сего политического течения была незамысловата.

Пункт первый: нечего сидеть на Девятке, дожидаясь неизбежного призыва, надо отправляться в большие города, где ждут их не дождутся большие возможности, большие деньги и доступные девушки.

Пункт второй: поскольку исполнению п. 1 мешает злокозненный Гамаюн, выдумавший отсутствие пресловутых городов и осадное положение — подполковника надлежит уничтожить и приступить к исполнению п. 1.

Недавно в рядах организации назрел раскол — фундаменталисты по-прежнему утверждали, что виноват во всем исключительно Гамаюн, а прогрессисты пришли к выводу, что начальнику Отдела провокация таких масштабов не по плечу, и действительно кое в чем виновата включенная «двойка» — посему п. 2 надлежит дополнить разрушением данного сооружения…

Даже «орлята» казались на фоне Кешкиной компании чрезвычайно серьезными людьми — и на болтовню пацанов никто внимания не обращал. Ни Отдел, ни его оппоненты. Благо никаких средств для выполнения программы у молокососов не имелось. Теперь вот нашлись.

…Наталья плакала. Говорила много и растеряно.

О том, каким послушным мальчиком был всегда Кешка. О том, как его потрясла смерть отца. И о том, чьим он мог стать сыном, — Наталья тоже сказать не забыла.

Гамаюн оказался на ногах. Не встал, не вскочил — именно вдруг оказался на ногах, рядом с ней. Навис, выдохнул тихо и страшно:

— На кону восемь тысяч жизней. Даже больше. И не надо разводить ностальгические сантименты. Что прошло — прошло. Что могло быть — не случилось. У нас назревает большая неприятность — из степи. Очень большая. И если какие-то ниточки от Кешки тянутся за периметр… Сейчас тебя отведут к нему — поговорите. Не старайся быть логичной, побольше слез и эмоций — как сейчас со мной. Насколько я Кешку знаю — поплывет. Я должен знать, стоял ли кто за ним… А чтобы плакалось тебе убедительнее, имей в виду: если он промолчит и за него возьмутся спецы по допросам, ты не увидишь его даже мертвым. К счастью для себя — не увидишь. Иди!

Она беззвучно открывала рот, пыталась что-то сказать. Он нажал кнопку на столе. В дверях мгновенно возникла Багира — без парика и платья, в нормальном своем виде. Скользнула к Наталье, на вид несильно сжала за локоть: идем. Та едва переставляла ноги…

Гамаюн блефовал. Не имелось у него настоящих, профессиональных, готовых на все спецов по допросам третьей степени. Конечно, выпотрошить информацию из пленного более-менее обучен и любой сержант-сверхсрочник, занимавшийся разведкой или противодиверсионными мероприятиями. Но применять методы экстренного потрошения к своим, к сыну погибшего товарища…

Таких людей в Отделе не было.

2

Прослушивание сорока минут семейной беседы ничего интересного не принесло: истеричные слезы матери, робкий интерес сына: что с ним будет? (с легким, неуверенным намеком на тот факт, что гражданского суда в Девятке нет, а воентрибуналу он не подсуден). Затем увещевания срывающимся, полным неподдельного ужаса голосом. Снова рыдания, объяснения сквозь слезы, что с ним будет…

Сработало. Расчет оказался точен. Парень поплыл. И заговорил.

Однако — лгал. Брал все на себя, уверял мать, что мстил за посланного на убой отца… Но и эта ложь говорила о многом. И молчание говорило — молчание о придурочных дружках, об утопических мечтах покончить с Карахаром, об однокласснике Володьке Черепанове (Черепе). Тот с детства грешил изготовлением стреляюще-взрывающихся конструкций, работающих на спичечных головках и т.д. и т.п. Гамаюн сильно подозревал, что именно из самоделки этого Кулибина в него и стреляли утром…

Нет, серьезные люди подобрали бы Кеше и оружие серьезное. И замотивировали бы его у пацана появление — дабы самим остаться в стороне. И приказали бы все валить на диссидентствующих друзей: мол, сбили с пути, запутали, подставили. Так что? Опять совпадение? Не многовато ли на один день их набирается?

Гамаюн отключил аппаратуру, не дослушав душещипательно-мексиканскую сцену. Вышел из кабинета. Коротко бросил Лягушонку:

— Конвой готов? Панкратов на месте? Выслушал утвердительный ответ, кивнул:

— Едем на «двойку».

3

С Кешей Петрищевым, впечатлительным семнадцатилетним пареньком, на самом деле все произошло гораздо проще. И сложнее.

Еще вчера он и в мыслях не имел поиграть в героя-народовольца. Да, ругал начальника Отдела в компании, — так и все ругали… Но знал, как уважал того Кешкин отец. И в глубине души не считал Гамаюна повинным в смерти майора Петрищева..

А этим утром с Кешей стало твориться непонятное.

Он пошел к Черепу, не совсем понимая, зачем идет. Разбудил и настойчиво попросил пушку, не понимая, зачем просит. Отправился к «Хилтону», механически переставляя ноги. Шел вроде бесцельно, без всякой мысли — однако пистолет-самоделка был до хруста в суставах стиснут потной рукой. И — аккуратно прикрыт курткой. Зачем?