Читать книгу "Часовщик - Родриго Кортес"

Старейшины переглянулись. В ссудном деле здесь никто не разбирался.

— Ну и что? — выразил общее недоумение судья.

Старый еврей горько усмехнулся:

— Вы помните, к чему привел рост цены железа?

Старейшины закивали: еще бы не помнить; город едва не вымер — как от чумы. И хорошо еще, что баски после гибели Иньиго дрогнули и снизили цену на треть…

— А теперь представьте себе, что все, абсолютно все цены поднялись в полтора раза — точно по измененной стопе монеты.

Старейшины обмерли.

— Вот шайтан! — первым выдохнул судья. Теперь он понимал, почему заезжий сеньор Томазо Хирон молчал до последнего мгновения. По замыслу Бурбонов, подмена монеты наверняка должна была произойти одновременно по всему Арагону.

— Надо сеньора Франсиско о помощи просить… — перебивая один другого, загомонили старейшины.

И только старый меняла умолк и более не произнес ни слова. Было еще кое-что, о чем говорить не хотелось, — Папа. Исаак уже много лет следил за монетными экспериментами Ватикана и чуял, что время «подведения баланса» подошло. И было похоже, что вслед за Арагоном последует удар и по всей денежной системе Европы.

«А значит, и по всему нашему ремеслу…»

Зная, что операция предстоит сложная, Амир опия не пожалел, и раненый подмастерье тут же переместился в мир грез. Вот только окружали его там вовсе не райские гурии.

— Олаф… — бормотал раненый, — Олаф умрет первым… и мастерская станет моей.

Амир с усилием перевернул парня на бок и достал из ящика с хирургическими инструментами тонкий серебряный щуп. Аккуратно ввел его в рану в районе почек и начал выяснять, куда она в точности ведет.

— Потом Совет цеха… я этих старых дураков… к черту, — сквозь зубы цедил подмастерье.

— Молчал бы… герой, — вздохнул Амир.

Выходило так, что если желудок поражен со спины, то резать придется от позвоночника через весь бок. Таких разрезов у них в университетском госпитале не делал никто.

— Да, я герой, — неожиданно отозвался на его комментарий грезящий наркотическими видениями подмастерье, — я поражу сарацина в самое сердце…

Амир поморщился, протер место будущего разреза целебным отваром сосновых почек и достал скальпель.

— Амира аль-Мехмеда в первую очередь… — хихикнул подмастерье, — слишком уж много о себе думает… этот школяр.

— Заткнись, недоумок! — в сердцах рявкнул Амир. — Тут вся твоя судьба решается… молился бы лучше.

Подмастерье обиженно засопел, но все-таки заткнулся, и Амир, изо всех сил пытаясь поверить, что все получится, сделал первый надрез.

Когда Бруно обыскал все места, где мог укрыться Олаф, он двинулся прямо в храм, постучал в двери, а когда на стук вышел здоровенный доминиканец, просто предложил обмен.

— Я отремонтирую храмовые куранты, если вы отпустите Олафа Гугенота.

— Ты хочешь поторговаться с Трибуналом Святой Инквизиции? — удивился монах.

Бруно уверенно кивнул, и монах глянул в небо.

— Знаешь, парень, я был и в Неаполе, и на Майорке… и знаешь что?..

— Что?

Монах опустил на него тяжелый, все на свете видавший взгляд.

— Трибунал не отпустил ни одного.

Бруно шел по отсвечивающим лунным светом булыжникам и жадно вдыхал запах прогревшегося за день камня, высохшего ослиного навоза и железной окалины.

«Трибунал не отпустил ни одного…» — вертелись в голове последние слова доминиканца.

Бруно был просто поражен невежеством и безответственностью нагрянувших в город гостей. Не построившие в своей жизни ни одних курантов, они, похоже, искренне считали, что имеют право вмешиваться в столь сложный механизм, как Его Город.

Подмастерье сокрушенно покачал головой. Здешние мастера почти никогда не доводили число шестерен в башенных часах более чем до восьми. Только Олаф превзошел всех и построил храмовые куранты с двенадцатью шестернями! И даже сам Бруно в самых смелых своих чертежах никогда не планировал более шестнадцати шестерен. А город был не в пример сложнее.

Эта сверхсложная конструкция была потрясающе чувствительна ко всякому вмешательству — хоть со стороны монашки Филлипины, хоть со стороны купца Иньиго. А теперь несколько незнакомых даже с основами механики монахов нагло выдернули из сердцевины города одну из самых важных его деталей — ведущего часовщика цеха. Хуже того, они определенно пытались подменить собой столь важный и сложный механизм города, как правосудие!

Вот только Бруно вовсе не собирался им в этом потакать.

Томазо Хирон отбыл в Сарагосу, как только Олаф был снова арестован, а с падре Ансельмо официально сняли все обвинения. Меняя лошадей в монастырях Ордена, он менее чем за сутки добрался до столицы и увидел все, чего ожидал. Ни занявшего престол Арагона всего-то с год назад юного Бурбона, ни его матушки в столице не было. Их Высочества[12]весьма своевременно выехали «погостить» к Изабелле Кастильской. Зато по улицам маршировали арагонские ополченцы, время от времени проезжали неплохо снаряженные конные отряды грандов, но главное, ни один меняла, ни один лавочник и ни один мастеровой не принимал облегченную королевскую монету по указанному на ней номиналу, и цены мгновенно подскочили.

«Началось…»

Этого следовало ожидать, и это однозначно вело к обширной гражданской войне — по всему Арагону. Он заехал в секретариат за очередным назначением и увидел, что и здесь неспокойно. По коридорам сновали вооруженные братья, и все были сосредоточенны и деловиты.

— Австриец уже в Сарагосе, — сразу объяснил, что происходит, секретарь. — Грандов против Короны науськивает.

Томазо поморщился. Дон Хуан Хосе Австрийский был для Ордена самой нежелательной политической фигурой из всех.

— И что думаете делать? — поинтересовался он.

— Попробуем устранить, — пожал плечами тот. — Ты… как… подключишься?

Томазо поднял глаза вверх. Это задание было не по рангу мало; убийствами в Ордене, как правило, занимались не самые ценные братья. Однако он понимал, насколько важно подавить сопротивление политике Короны именно сейчас, в самом начале.

— Шансов, правда, немного, — сразу предупредил секретарь. — Австриец как чует… пока никто подобраться к нему не сумел.

— Хорошо, — кивнул Томазо. — Поучаствую.

Бруно уже видел, что Инквизиция — не просто «заусенец». Слишком уж мощно Трибунал потеснил судью и Совет старейшин цеха.

«Сеньор Франсиско, вот кто мне нужен!» Покровителю города Бруно заслуженно отводил роль регулятора — того самого, что ограничивает безудержный бег шестеренок и делает ход любых часов размеренным и в силу этого точным. Бруно имел все основания думать, что благородный гранд поможет. Не так давно они с Олафом исполнили его давнюю мечту и построили в саду родовой усадьбы гигантскую клепсидру.[13]Знающие тиранический нрав сеньора Франсиско часовщики сторонились его как чумы. И если бы не нужда в деньгах, Олаф не стал бы рисковать. Но падре Ансельмо дал понять, что расплатится не скоро, и Олаф дрогнул. И только когда они с Бруно склонились над ярко раскрашенным в охряные и пурпурные цвета «чертежом», стало ясно, в сколь сомнительное дело они ввязались. То, что увидели часовщики, более всего походило на библейскую Вавилонскую башню, изображенную в храме Пресвятой Девы Арагонской: уходящее вершиной в небо ступенчатое строение, со множеством желобов, по которым текли бурные потоки воды, вращающие циклопических размеров колеса.