Читать книгу "Горгулья - Эндрю Дэвидсон"

Жители соседнего городка, Руана, ненавидели дракона и жили в страхе. Но что они могли поделать? Горгулий намного превосходил их могуществом, и каждый год они приносили ему жертву, надеясь умиротворить. Горгулий предпочитал юных девственниц, как и заведено у драконов, а горожане вечно предлагали ему преступников. В любом случае пожирали людей. Отвратительная ситуация, не правда ли?

Так продолжалось много десятилетий. Наконец, примерно в шестисотом году нашей эры, в городке объявился священник Роман. Он прослышал о Горгулии и захотел одолеть чудище. Если в городе построят церковь, предложил Роман, и если каждый житель согласится пройти обряд крещения, он, Роман, прогонит дракона. Горожане, не будь дураки, сочли сделку выгодной. Что им было терять, кроме дракона?

Итак, Роман отправился к Сене, прихватив с собой колокол, Библию, свечу и крест. Он зажег свечу и установил на земле, потом раскрыл Библию и стал звать Горгулия. Зверь, нисколько не беспокоясь, вылез из пещеры; в конце концов, ведь он был драконом, чего ж ему бояться простого человека? Гость скорее всего окажется лишь свежим мясом.

При появлении дракона Роман зазвонил в колокол, как будто возвещая смерть, и принялся громко читать слова Господа.

От этих звуков дракон как будто развеселился и стал было фыркать дымом, но внезапно понял, что не может изрыгнуть огонь. Легкие его обожгло болью, они словно съежились, лишились воздуха.

Не сумев окатить священника пламенем, Горгулий разинул пасть и бросился на человека. Роман поднял крест и твердой рукой выставил перед зверем. Дракон не мог добраться до Романа, его словно отталкивала невидимая рука. В какую бы сторону ни бросалось чудовище, священник предвосхищал его действия. Горгулий никак не мог приблизиться к своему мучителю. Держа крест в одной руке, а Библию — в другой, Роман все читал, с простой и твердой верой, и каждым словом как стрелой разил драконью чешую, каждой главой словно вгонял в бок твари копье.

За свою долгую жизнь Горгулий никогда не испытывал ничего подобного и теперь попытался отступить. Он вертел головой, однако Роман с помощью креста гнал зверя точно назад.

Загнав дракона в пещеру, священник продолжал безжалостно читать Библию, и вот зверюга, побежденная, рухнула на колени. В завершение действа Роман захлопнул книгу и задул свечу; обряд завершился, тварь была покорена.

Не в силах больше бороться, Горгулий преклонил голову и позволил Роману накинуть себе на шею ризу. Потом священник с помощью креста натуго затянул этот поводок и потащил усмиренного дракона в город.

Всем известно, что дракона можно убить только одним способом — сжечь заживо у столба, что и было проделано. Горгулий кричал в агонии, но горожанам то была сладкая музыка. Он визжал и бился до самого конца, потому что голова ишея у драконов не горят — ведь Горгулий был способен изрыгать огонь и в собственном пламени закалил эти части тела. Наконец чудище издохло. Жители городка были избавлены от ужасного проклятия.

Горожане были людьми благородными и выполнили свою часть уговора. Абсолютно каждый из них покрестился, а затем была построена церковь. На башню водрузили уцелевшую голову Горгулия, и та долгие века служила для острастки всех химер и горгулий.

Марианн Энгел так увлеклась своим рассказом, что я смог внимательнее ее рассмотреть. Глаза ее, нынче голубые, уже не метались по комнате, не высматривали докторов. Она так пристально, так напряженно смотрела на меня, что я даже смутился. Взгляд ее был чувственный и тревожный.

Она не была красавицей в классическом смысле. Зубы чуть мелковаты для такого рта; впрочем, я всегда считал микродонтию весьма сексуальной. Наверное, иным брови ее могли бы показаться чересчур густыми; на самом деле такие мужики просто идиоты. Лишь нос ее не вызвал бы никаких разногласий — заметьте, он не был слишком большим, однако не отличался и тонкостью переносицы. Небольшая горбинка говорила о давнем переломе и, на мой вкус, только придавала Марианн Энгел пикантности. Кое-кто бы указал на слишком широкие ноздри, но любой разумный судья тут же отмел бы этот довод.

Кожа отличалась бледностью, будто Марианн Энгел редко выходила на солнце. Она казалась скорее худощавой, чем полной, хотя под плащом трудно угадать изгибы тела. Ростом она была выше большинства женщин, но не столь высокая, чтобы выбиться за пределы общепринятой нормы.

Можно сказать, приятно высокая. Сколько ей было лет? Сложно определить наверняка, на вид же казалось хорошо за тридцать.

Рассказ давно завершился, а я все рассматривал ее, и она улыбалась в ответ, нисколько на меня не обижаясь. Я спросил первое, что пришло в голову:

— Ты все это сочинила?

— Нет, это старая легенда, — засмеялась Марианн Энгел. — Я не способна сочинять истории, но преуспела в изучении истории. Ты, к примеру, знал, что Жанну д'Арк сожгли в Руане, а пепел бросили в Сену?

— Не знал, нет.

— Мне нравится думать, что тело ее до сих пор часть реки.

Мы еще долго разговаривали на самые разные темы. Потом доктор Эдвардс (я узнал ее шаги) явилась с плановым обходом и раздвинула шторы.

— О! — воскликнула она, удивляясь посетительнице. — Я не вовремя?

Марианн Энгел накинула капюшонибросилась прочь, мимо доктора Эдвардс, и едва незапуталась впластиковых жалюзи. На бегу она обернулась ко мне и прошептала с мольбой:

— Не рассказывай!

Через несколько дней после визита Марианн Энгел Нэн стала использовать электродерм атом для снятия лоскутов моей собственной здоровой кожи и пересадки этих трансплантатов на пораженные участки. Она утверждала, что это значительный шаг к излечению; мне что-то не верилось. Участки здоровей кожи по-прежнему были пронизаны живыми нервами, и каждый сеанс жатвы буквально сдирал с меня шкуру, оставляя за собой открытые раны. Каждому донорскому участку требовалось около двух недель на заживление; только потом процедуру можно было повторять. Я выращивал новую кожу, а ее тут же срезали; я был фермой для дермы, и дерматом работал как молотилка.

Собрав очередной урожай, меня обильно смазывали мазями и не туго бинтовали. Через несколько дней одна из сестер, обычно Бэт, делала первую после процедуры перевязку.

Нэн обычно стояла рядом и проверяла, сколько процентов пересаженной кожи прижилось — «взялось», — и примерно прикидывала, насколько успешно прошел сеанс. Хорошо, когда приживалось восемьдесят пять процентов тканей; от меньшей цифры Нэн принималась недовольно цокать языком. Менее шестидесяти процентов означало, что придется ставить заплатки по новой.

Даже если кожа приживалась, пересаженные ткани, в которых не было сальных желез, страдали от чрезвычайной сухости. «Муравьи в штанах», конечно, клише, но даже оно не дает полного представления о том, что я испытывал. Быть может, лучше сказать, что термиты-дровосеки размахивали крошечной бензопилой, крабы наряжались во власяницы, топали ботинками из стекловолокна или легион крысят бороздил мою кожу плугами с колючей проволокой? Под кожей тараканы в бутсах с шипами и шпорами отплясывали чечетку?