Читать книгу "Дикобраз - Джулиан Барнс"

– Конкретно: провоцирование симптомов остановки сердца путем перорального и внутривенного введения препаратов.

– А еще что?

– Что еще?

– У вас есть свидетельства того, что эти методы применялись в каких-либо случаях?

– Нет, господин прокурор. В этой папке таких данных нет.

– Ну что ж. Благодарю вас, генерал.

– К вашим услугам, господин Генеральный прокурор.

Прошел еще один долгий день, и по-прежнему ничего не получено. Это как губка – выжимаешь ее, выжимаешь, она уже совсем сухая, а нажмешь случайно еще раз, и побежит по пальцам вода. Тщательнейшим образом подготовленные свидетельства о непомерной алчности бывшего президента, его бесстыдного стяжательства, безумных растрат, даже клептомании, каким-то образом улетучивались в зале суда на глазах миллионов зрителей. Ферма в Северо-Западной провинции? Так это же юбилейный подарок от благодарного народа к двадцатой годовщине его пребывания во главе государства. И подарено-то это было временно, лишь до конца его жизни, и бывал он там редко, лишь для встреч с высокопоставленными зарубежными гостями, что способствовало укреплению социализма и коммунизма. Дом на Черном море? Предоставлен ему Союзом писателей и издательством имени Ленина в знак признания его заслуг перед литературой, а также с целью хоть частично возместить его отказ от половины гонорара за «Собрание речей, статей и документов» (32 тома, 1982 год). Охотничий домик на Западных холмах? Центральный Комитет в ознаменование сорокалетней плодотворной деятельности в рядах Коммунистической партии единогласно проголосовал… И так далее, и тому подобное.

Чем дальше шло дело, тем более непредсказуемым становился Петканов. Накануне заседания Генеральный прокурор не мог предугадать, как поведет себя подсудимый: будет ли он отвечать с возмутительной агрессивностью, будет ли он шутить или примется банально философствовать, впадет ли в сентиментальность или в угрюмую замкнутость, не говоря уж о том, когда и почему он вдруг переключится с одной линии поведения на другую. Было ли это хитроумной стратегической уловкой или просто обличало глубинную неустойчивость психики? Увозя с собой в машине папку с еще одним документально подтвержденным свидетельством о совершении какого-нибудь пустяка, Солинский удивлялся, до чего же мало он продвинулся в умении понимать подсудимого и предугадывать его тактику. Сможет ли он хоть когда-нибудь постичь эту загадочную личность?

Поднявшись на шестой этаж, он застал бывшего президента весьма общительным и оживленным, словно тот, специально чтобы досадить прокурору, решил выбрать самое благодушное настроение. Что ж, в конце концов разве Стойо Петканов и в самом деле не был нормальным человеком, с самым нормальным характером, и разве не прожил он нормальную жизнь? Так что мешает ему сегодня излучать жизнерадостность и бодрость?

– Знаешь, Петр, я только что вспоминал. Мальчишкой я не раз участвовал в загородных вылазках Союза коммунистической молодежи. Помню, как мы в первый раз поднимались на гору Рыкоша. Был конец октября, уже выпал снег, и облака опустились так низко, что из города вершину горы нельзя было разглядеть.

– Теперь ее не видно круглый год, – отозвался Солинский. – Загрязнение окружающей среды. Вот такие у нас теперь достижения!

– Мы карабкались на гору все утро, – не обращая внимания на реплику, спокойно продолжал Петканов. – Земля у нас под ногами была неровной, то и дело попадались валуны, и тропинку было еле видно. Несколько раз нам пришлось перебираться через каменные реки. Это какая-то геологическая штука, не знаю, как она называется по-научному. А потом мы вошли в облако и некоторое время вообще ничего не видели и так обрадовались, когда наконец снова смогли разглядеть тропу, по которой раньше нас прошли другие.

Нам уже хотелось есть, и решимость нас покидала, впрочем, из товарищей никто не жаловался; мокрые ноги, мышцы ноют от усталости – в таком виде мы наконец вышли из облака. А над облаками сияет солнце и небо синее, и снег начал подтаивать, и воздух чист. И тогда мы не сговариваясь запели «Смело, товарищи, в ногу…», и так вот с песней, взявшись за руки, добрались до вершины.

Петканов взглянул на гостя. Столько лет этот рассказ вызывал сочувственные кивки и слезы умиления. Солинский смотрел на него отчужденно и враждебно – вот все, что он мог предложить.

– Избавьте меня от ваших дешевых притч, – сказал Генеральный прокурор.

Боже, сколько же он наслушался за свою жизнь этих объедков крестьянской мудрости – проповедей, притч, нравоучений. Он неожиданно процитировал одно из них: «Не выкопаешь яму – дерево не посадишь».

– Это правильно, – благодушно согласился Петканов. – Разве ты видел хоть одно дерево, посаженное без ямы?

– Нет, кажется, не видел. Зато видел очень много ям, куда ни единого дерева так и не посадили.

– Слушай, Петр. Не надо думать, сынок, будто бы я ничего не смыслю в жизни. Поверь мне, люди как раз тем и живут, что ты называешь дешевыми притчами.

– Рад, что вы это сказали. Мы-то всегда понимали, что в глубине души вы презираете людей, что вы никогда в них не верили. Потому вы и держали их все время под надзором.

– Ах, Петр, Петр, к голосу-то моему ты привык, но попытайся все же вслушаться в суть того, что я говорю. Это может тебе сгодиться и на твоем большом посту Генерального прокурора, да и не только там.

– Я вас слушаю.

– Я вот что тебе сказал: мне известно, что народ живет дешевыми притчами, как ты их назвал, но не я его презираю за это, а ты. Ты сын моего старого товарища, а твой отец какое-то время считался теоретиком Партии. Может, он теперь и насчет пчел разработал теорию? Ты интеллектуал, это сразу видно, а я простой мужик из самой гущи народа.

– Простой мужик с собранием речей и документов в тридцати двух томах.

– Мужик порядком поработал. Но я умею говорить с народом и слушать его.

На этот раз Солинский не стал возражать. Он почувствовал усталость. Пусть старик мелет что вздумается, они ведь не в зале суда. Он не верил ни одному его слову и сомневался, верит ли сам Петканов этим словам. Интересно, можно ли обозначить в терминах риторики их однобокую полемику, в которой ханжеские монологи наталкиваются на презрительное молчание?

– А это значит, что я понимаю нужды народа. Ты можешь мне сказать, чего хотят люди?

– Я вижу, вы себя назначили экспертом по этому вопросу.

– Да, конечно, я эксперт. Так чего же хотят люди? Они хотят стабильности и надежды. И мы им это давали. Не все было прекрасно, но при социализме люди могли мечтать, что когда-нибудь все придет. А вы? Вы принесли им нестабильность и отняли надежду. Преступность. Черный рынок. Порнография. Проституция. Ошалелые бабы снова бухаются в ноги попам. Этот так называемый наследный принц сам себя предлагает в спасители отечества. Вы гордитесь вашими быстрыми успехами?

– Преступность была всегда. Вы только скрывали это.