Читать книгу "Правдивый ложью - Валерий Елманов"

Первым понял, что сейчас будет, вновь Сутупов. Он тоненько взвизгнул и отпрянул от угрожающе надвинувшейся толпы, но больше шага назад сделать не вышло – дальше стена из моих ратников.

– На дитев дланями погаными замахнулись! – ревела толпа.

– Бей сучьих детей!

– Мне дайте, мне! – Но это уже чуть погодя, когда остервенелые люди сомкнулись над мгновенно поваленной на землю, втоптанной в нее, раздавленной четверкой.

Пример всем прочим подали, не подвели, Игнашка и те, что стояли рядом с ним.

Вовремя, кстати, подали, поскольку Голицын открыл было рот, так как по неписаным правилам после моей речи должно последовать слово обвиняемого.

Вот только эти правила сегодня были отменены, причем не мною, а им самим – еще утром.

Что бы он сказал и сумел ли остановить своим словом людей – не знаю. Все возможно, тем более что Голицын далеко не дурак и говорить умеет.

Во всяком случае, как мне помнится, Борис Федорович пару раз в беседах со мной одобрительно упомянул, что Василий Васильевич – известный краснобай. К тому же народ на Руси и впрямь отходчив, и иногда хватает покаянного слова злодея, чтобы он тут же умилился и… простил, поэтому я предпочел обойтись без излишнего риска.

Этих прощать нельзя.

Кровь Дугласа, который неизвестно выживет ли, требовала отмщения. О том же взывала душа усопшего царя, посмертно униженного и оскорбленного.

Так что вы, господа хорошие, являетесь артистами-статистами с совсем маленькой ролькой, слова в которой моим сценарием не предусмотрены, и отсебятину нам тут пороть не надо.

Дурной пример оказался заразительным, и сейчас там внизу возились над телами не менее двух десятков мужиков, да еще добрая сотня порывались тоже просунуть руку или ногу, хоть как-то приняв участие.

И тут мой расчет оказался правильным.

Главное – начало, которое требовалось ускорить, а потом пойдет само, ибо народ подспудно жаждал хоть таким образом частично искупить вину перед Федором за свое недавнее предательство.

А уж когда искупление столь легко и просто – тут сам бог велел поучаствовать.

«Все! – понял я, хладнокровно наблюдая это избиение. – Факел поднесен, мосты полностью объяты пламенем, и на ту сторону уже не перейти. Там, на самой середине, корчатся в огне крохотные фигурки трех бояр и дьяка, и любая попытка перебежать обречена – обязательно споткнешься об их тела».

Жаль только, что на этой стороне кроме меня только Годуновы и… Стража Верных, а на той – вся Русь, которая еще не скоро поймет, что к чему. Значит, надо наводить новые мосты, причем начать уже сегодня, сейчас.

Кстати, творящееся внизу избиение не только справедливое возмездие, но и первый шаг к привлечению москвичей на нашу сторону.

Это сейчас никому невдомек, но уже завтра кое-кто из них поймет, что сегодня они не просто расправлялись с убийцами, но действовали заодно с… Годуновыми, которых совсем недавно проклинали на чем свет стоит.

А я поймал себя на мысли, что после Шерефетдинова уже не ощущаю особых эмоций, равнодушно и даже с легким злорадством взирая на творящееся внизу, в каких-то трех метрах от меня. А ведь там происходит убийство…

Впрочем, этого следовало ожидать. Эмоций не было уже тогда, когда я убивал Молчанова, отсутствовали они и во время смерти стрельцов, погибавших от моей руки, так с чего бы им появиться теперь?

Правда, тогда у меня в крови бушевал азарт игры со смертью, а сейчас он сменился неким чувством холодного удовлетворения – своего рода новая стадия.

Это для других там, внизу, возле нашего помоста, была грязная куча-мала, а для меня – месть за Дугласа. Если шотландец, невзирая на все врачебное искусство моей травницы, не выкарабкается – значит, погребальный костер, ибо лучше и короче, чем бог-отец, не скажешь: око за око, кровь за кровь, смерть за смерть.

Если же Квентин выживет…

Что ж, в конце концов, у тех, кому сейчас с маху крушат ребра, вышибают зубы и ломают кости, тоже имеется шанс уцелеть. А что он весьма малый, так и у Дугласа он был не больше, так что и тут получается справедливо.

Очередной прохвост не вышел в дамки,

И значит, жизнь в свои вернулась рамки,

И значит, в мире есть и стыд, и честь,

И справедливость тоже в мире есть!..[16]

Выждав несколько минут, я повернулся к царевичу и негромко произнес:

– Теперь твой выход. – И предупредил, напоминая: – Только постарайся слово в слово, как мы с тобой и обговаривали.

Федор выступил вперед и отдал приказ остановить побоище. Повинуясь ему, ратники принялись оттаскивать народ от жертв.

Получалось у них это медленно, поскольку действовали они весьма деликатно, то бишь неспешно и вяло, согласно полученным инструкциям.

Не дожидаясь, пока уберут последнего из избивающих, который разъярился настолько, что пришлось оттаскивать его от неподвижного тела Бельского втроем, Годунов с упреком произнес:

– Не чаял я, что люд московский столь скор на расправу.

Эта запланированная мною фраза предназначалась для обеления. Федор должен был выйти из этой игры без правил чистеньким.

Народ вновь загудел, но смущенно, а царевич принялся пояснять, что в любом случае надлежало поначалу хотя бы выслушать их, а уж потом выносить приговор.

– Одначе за то, что вступились за меня, столь люто поступив с головниками оными, благодарствую, православные!

Это тоже не экспромт.

Вообще, вся схема выступления была полностью разработана заранее – вначале очиститься самому, затем сказать спасибо, чтоб народ не разочаровался в своей напрасной «работе», ну а затем можно и приступать к сопливому гуманизму, пока еще не разобрались – жив ли хоть кто-то из валявшихся на земле.

– Потщусь и я быти столь же добрым и справедливым, яко наш государь, а посему повелеваю снести тела на подворье Голицына, где и передати боярину Петру Федоровичу Басманову. А тако же повелеваю немедля послать в палаты за лекарями, дабы они приложили свои труды к их излечению, чтоб оные злодеи смогли предстать пред судом пресветлого императора и самодержца российского Дмитрия Иоанновича.

Молодец, царевич.

И впрямь произнес все практически слово в слово, как я и инструктировал, даже с новым титулом Дмитрия.

Пусть народ на досуге поломает голову и над этим тоже – вроде государь, а вроде и не царь. А кто? Что за ампиратор такой? Мало ведь кто знает, что он на самом деле куда круче.

Поначалу Федор не хотел всего этого произносить. Ни про лекарей, ни про Дмитрия, особенно про императора.

Но я был неумолим, и тут сумев все растолковать. Мол, пусть народ привыкает к этому титулу загодя, поскольку носить его вслед за Дмитрием самому Годунову, как официальному наследнику.