Читать книгу "Лазурный берег - Андрей Кивинов"

— Обалдеть! Мне бы сейчас хотя бы сто граммов…

— Не то слово!.. А в 1958-м Михаил Калатозов…

— Надо же, как заливает, — удивился Плахов. — Думаешь, гонит? Или это правда все?

— Егорову такое не выдумать. Особенно про травлю Диснея. Наизусть шпарит. Выучил в дороге. Я у него вырезки видел.

— М-да…

Накупались сегодня до посинения. Тело приятно гудело, мышцы ныли.

— Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья, как сказал бы Семен.

Вспомнив о питерских коллегах, Рогов помрачнел.

— И чего делать будем, Вась?

— Можно завтра еще попробовать… Тимофей не отказывается плавать.

— У него сегодня просмотр.

— У Тимофея?

— На солнце перегрелся? У Троицкого просмотр. Премьера!

— А, точно… И что?

— А если уедет? После просмотра снимутся — и в Португалию. На белой мечте…

— Д-а-а… Не подумал… — разочарованно протянул Рогов. — Остается Дворец…

— Кто же нас туда пустит… В калашный ряд…

Плахов перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

— Я похожу, подумаю…

— А в 1960-м с конкурса была снята картина Жана Люка Годара «На последнем дыхании». Обращаю ваше внимание: без объяснения причин!.. А годом раньше такой же беспредел случился с фильмом Алена Рене «Хиросима, моя любовь». Кстати, тогда же, в 59-м, впервые появляется совместное коммюнике режиссеров французской «новой волны», — не мог остановиться Егоров.

Ноги у Кристины удивительным образом оказались точно такие, как во сне. Длинные и чуть полноватые, как Егоров любил. И грудь такая… Нормального размера.

— Как много вы знаете! — восхищалась Кристина. — Вы, наверное, не впервые на фестивале?

— Конечно. Из года в год — почетный гость.

— Ух ты! А кто вы? Артист?

— Нет, хотя кое-где снимался… — с деланной скромностью приврал Егоров.

— Да, да… — припомнила Кристина. — Я, кажется, вас видела. Ой, точно! В рекламе! Вы там пиво пили!

— Нет, в рекламе я не снимаюсь, — обиделся Сергей Аркадьевич. — Не мой уровень…

Заснуть Плахову не удалось. Рогов «походил-подумал» очень быстро. Уже через пять минут он тронул Плахова за плечо.

— Поднимайся, хватит мечтать. Есть идея.

— Ну, выкладывай, — сладко потянулся Плахов.

— По дороге расскажу. Вставай. Времени-то мало.

— До чего?

— До сеанса.

Плахов встал и начал одеваться. До сеанса времени и впрямь было не слишком много.

Егоров, увлеченный болтовней, заметил своих коллег только теперь, когда они уже двинули с пляжа.

— Эй! — кликнул Сергей Аркадьевич. — Вы далеко?

— За мороженым, — бросил Рогов.

— Нам купите, — велел Егоров.

— Кто это? — удивилась Кристина.

— Мои ассистенты, — небрежно бросил начальник группы.

Кристина с уважением глянула на Егорова. С каждой минутой этот загадочный солидный мужчина нравился ей больше и больше.

— Тринадцать два раза, один раз наоборот, — брякнул Рогов.

— Чего?.. — не понял Игорь.

— Да номер у него…

Они стояли в коридоре отеля перед номером 1331.

— Несчастливый, — сказал Игорь. — Не выйдет ничего…

— Может, это для него несчастливый, — решительно заявил Рогов и постучал. — Тем более что второй раз число «13» было повернуто наоборот.

Белов открыл дверь почти сразу. «Как живой, — подумал Шахов. — То есть, наоборот. Как в кино…»

— Здрасте, Олег Иванович…

— Добрый день, молодые люди… Вам автограф? — устало спросил Белов.

«Трудно все же быть знаменитостью, — подумал Плахов. — Нигде тебе прохода не дают…»

…В тот же самый момент о том же самом — о проблеме публичности — рассуждал Сергей Шалашов, прогуливаясь по набережной Круазетт с юным петербургским критиком Колей. Шалашов благоволил к Коле, учил его уму-разуму и уж тем более взял над ним шефство на фестивале, куда Коля попал впервые.

— По существу все они глубоко несчастные люди — эти звезды. Если даже мне, достаточно скромному телеведущему, дарят матрешки, то представь себе, какой шквал внимания обрушивается на актеров… Они ни на минуту не могут остаться наедине с самим собой. От них все время чего-то ждут, и им приходится все время играть, носить маску. Быть готовым к блику фотовспышки. Вот что, думаешь, сделает Тарантино… — Шалашов кивнул на идущего навстречу Квентина Тарантино, лауреата «Золотой ветви» за 1994 год. — Что сделает Тарантино, если ему подарить матрешку?

— Что? — пролепетал юный Коля.

— Он ее съест! — торжественно провозгласил Шалашов.

— Да ну! — не поверил Коля.

— Квентин, привет! — сказал Шалашов Тарантино.

— О, Сергей, хэлло! Как дела?..

— Хорошо. У меня есть для тебя подарок.

— Не может быть! Он не слишком большой? У меня много вещей, и, если ты подаришь мне самурайскую катану, мне будет некуда ее положить!

— Нет, Квентин, это маленькая матрешка. Вот она, — Сергей протянул Тарантино егоровскую матрешку.

— Прекрасная матрешка! Она открывается. И внутри такие же, так? — Квентин стал извлекать матрешек.

Юному критику Коле казалось, что он грезит наяву.

— Ты, как всегда, прав, Квентин!..

— Значит, и ее нужно внутрь?.. Так, Сергей?

— Точно, Квентин!

Тарантино сделал вид, что хочет проглотить матрешку. Коля схватился за сердце. Но в последний момент Тарантино швырнул матрешку за спину, и ее автоматически сцапал на лету чей-то английский бульдог.

И удивленно завращал буркалами: что это я проглотил такое…

— Вам автограф?.. — устало спросил Белов.

— Не совсем, — Рогов вытащил удостоверение. — Мы из милиции. Санкт-Петербург. По важному делу.

— Боже мой, и здесь милиция! — ужаснулся Белов. — Ну проходите, коли пришли…

— Сокуров — сильный режиссер, — кипятился Егоров, словно кто-нибудь доказывал обратное. Но Кристина просто смотрела ему в рот и ничего не доказывала. — Да, в фильме про Ленина он допустил историческую неточность. Там показано, как перед умирающим Ильичом расставляют на тропинке грибы, а он тычет в них пальцем и кричит «пуси-пуси», будто сам их нашел. В реальности ему инсценировали охоту — он «стрелял» в птичек из пальца и кричал «пиф-паф». Да, это ошибка! Ну и что?.. Гений имеет право на ошибку! Сокуров — настоящий художник!.. Хотя многие его не понимают. Не доросли. Он приглашал меня на одну картину, но я не смог. Был занят в другом проекте.