Читать книгу "Ужин - Герман Кох"

Я заметил на лице Сержа признаки нетерпения. Судя по ним, он явно испытывал острое чувство голода: кончиком языка он облизывал верхнюю губу, как изголодавшаяся собака из мультфильма, и потирал руки; посторонний мог бы предположить, что Серж потирал руки в предвкушении наслаждения, но это было не так. Мой брат никогда не наслаждался, просто перед ним на столе стояло турнедо и его следовало съесть как можно быстрее: желательно сию минуту!

Исключительно чтобы поддразнить брата, я расспросил метрдотеля о виноградной грозди.

Бабетта и Клэр еще не вернулись, но данный факт Сержа не смущал.

— Они сейчас подойдут, — заверял он, когда не меньше четырех девушек в черных фартуках принесли наше горячее.

Метрдотель предложил подождать с сервировкой, пока не появятся дамы, но Серж с порога отверг это предложение.

— Ставьте, пожалуйста, — сказал он, облизываясь и потирая руки.

Мизинец метрдотеля начал с моего завернутого в бекон филе цесарки, а затем метнулся к гарнирам — удерживаемым коктейльной шпажкой «слоям лазаньи с рикоттой и баклажаном», похожим на миниатюрный клубный сэндвич, и пронзенному пружиной кукурузному початку. Пружина, вероятно, предназначалась для того, чтобы взять кукурузу, не запачкав при этом пальцев; забавное зрелище, или нет, скорее вычурное, нарочитая шутка повара. Пружина была хромированная и выступала с обоих концов лоснящегося маслом початка сантиметра на два. Я не люблю кукурузу и всегда питал отвращение к обгладыванию початка: в желудок ничего не попадает, половина застревает в зубах, а масло капает с подбородка. К тому же я никак не могу отделаться от мысли, что кукуруза — это в первую очередь корм для свиней.

После того как метрдотель описал экологическую ситуацию на ферме, где обитала корова, из которой приготовили турнедо для Сержа, он объявил, что вернется попозже, чтобы сделать пояснения к блюдам наших дам. И тут я, показывая на гроздь, спросил:

— Это смородина?

Серж уже воткнул вилку в турнедо. Он собирался отрезать от него кусок, его правая рука с остро заточенным ножом взметнулась над тарелкой. Метрдотель уже отвернулся от нашего столика, но мгновенно повернулся обратно. Пока мизинец приближался к грозди, я наблюдал за лицом Сержа.

Оно выражало крайнее нетерпение. Нетерпение и раздражение по поводу очередной задержки. Он не видел проблемы в том, чтобы приняться за свой бифштекс без Бабетты и Клэр, но наличие чужой руки вблизи наших тарелок приводило его в замешательство.

— Что на тебя нашло? — спросил он, когда метрдотель наконец удалился и мы снова остались вдвоем. — С каких это пор ты стал интересоваться ягодами?

Он отрезал внушительный ломоть мяса и отправил его в рот. Не прошло и десяти секунд, как ломоть был проглочен, после чего Серж на некоторое время уставился перед собой, будто ожидая, пока мясо достигнет желудка.

Я поднялся.

— Что опять? — спросил Серж.

— Пойду посмотрю, куда они подевались, — ответил я.

17

Сначала я решил поискать их в дамском туалете. Осторожно, чтобы никого не напугать, я приоткрыл дверь.

— Клэр?

Помещение было точной копией мужского туалета, не считая отсутствия писсуара вдоль стены. Нержавеющая сталь, гранит и фортепьянная музыка. Единственное отличие составляла ваза с белыми нарциссами между раковинами. Мне вспомнился владелец ресторана и его белая водолазка.

— Бабетта?

Произнесенное вслух имя моей невестки было всего лишь формальностью, оправданием моего появления в дверном проеме женского туалета на случай, если в кабинках действительно кто-то есть.

Минуя гардероб и девушек за пюпитром, я направился к выходу. На улице было приятно тепло, между макушками деревьев висела полная луна, пахло травами, навевающими смутные воспоминания о средиземноморских ароматах. Чуть поодаль, там, где кончался парк, мелькали огни проезжающих мимо машин и трамваев. А еще дальше, за кустами, светились окна кафе, где в этот самый момент обыкновенные люди довольствовались ребрышками.

Я дошел до конца гравийной дорожки с электрическими факелами и свернул влево, на тропинку, огибающую ресторан. Справа через канаву был перекинут мостик, ведущий в кафе, слева находился прямоугольный пруд. Вдали, там, где пруд растворялся в сумерках, я заметил что-то напоминавшее стену, но при ближайшем рассмотрении оказавшееся живой изгородью в человеческий рост.

Я снова взял влево и прогулялся вдоль пруда; свет из ресторанных окон плескался в темной воде, отсюда открывался вид на обеденный зал. Я прошел еще немного и остановился.

Разделяющее нас расстояние составляло не более десяти метров, однако я мог видеть своего брата за нашим столиком, а он меня нет. Сам я, в ожидании горячего, не раз посматривал в окно, но с наступлением сумерек разглядеть удавалось немного; зато в окне отражался почти весь ресторан. Если бы Серж прижался лицом к стеклу, он заметил бы просто чей-то черный силуэт на другой стороне пруда.

Я огляделся, но никаких следов Клэр и Бабетты не обнаружил. Судя по всему, парк был пуст. Мой брат тем временем положил на тарелку нож и вилку и вытер рот салфеткой. Самой тарелки отсюда видно не было, но бьюсь об заклад, она была пуста: брат утолил свой голод. Серж поднес бокал к губам и сделал глоток. В этот момент бородач с дочерью встали из-за стола. По дороге к выходу они притормозили рядом с Сержем: бородач протянул руку, дочь улыбнулась, а Серж поднял бокал на прощание.

Несомненно, они хотели еще раз поблагодарить Сержа за фотосессию; Серж вел себя с ними крайне обходительно, мгновенно войдя в образ известного всей стране политика, политика, всегда остающегося самим собой, обыкновенного человека, как ты и я, с которым везде можно переброситься словечком, потому что манией величия он не страдает.

Наверно, я был единственным, кто заметил складку раздражения между бровями брата в тот момент, как бородач обратился к нему:

— Простите, пожалуйста, но ваш… ваш… этот господин заверил меня, что вам не составит труда…

Через секунду складка разгладилась, после чего Серж Ломан предстал перед нами кандидатом, за которого каждый готов отдать свой голос, будущим премьер-министром, чувствующим себя совершенно свободно среди обычных людей.

— Конечно, конечно! — живо отозвался он, когда бородач замахал фотоаппаратом и указал на свою дочь.

— Как вас зовут? — спросил Серж у дочери.

Она не отличалась ослепительной красотой и не принадлежала к тому типу женщин, при виде которых у моего брата загорались глаза и распушался хвост, как, например, перед неловкой официанткой, похожей на Скарлетт Йоханссон. Но у нее было милое лицо, точнее, умное лицо, поправил я сам себя, даже слишком умное, чтобы захотеть фотографироваться с моим братом.

— Наоми, — ответила она.

— Присядьте-ка рядом, Наоми, — сказал Серж, и, когда девушка села на свободный стул, он обнял ее за плечи.