Читать книгу "Формула смерти - Фридрих Незнанский"

На приятном серебристом оттенке комбинезона броско выделялась эмблема команды «Маньярди». Такая же эмблема была и на капоте болида, в котором Егор ожидал своего часа. Он старательно считал круги, которые делали периодически проносившиеся мимо машины с такими же эмблемами их «конюшни». Да, виражи ребята отрабатывали вполне добросовестно, рисково — почти как на соревнованиях. Сейчас они отстреляются, и тогда покатит он — начнет Испытывать на трассе модель, на которую его команда пересядет в следующем сезоне. Вот он, главный принцип богатеньких участников «Формулы»: каждый год на трассах новая машина — более совершенная, более мощная, чем предыдущие, у каждой команйы своя, и у каждой команды — секреты, охраняемые от конкурентов как святая святых…

— Ну что, русский, покатишь или так и будешь стоять? — услышал он сквозь рев в очередной раз проносящегося мимо болида.

Рука говорившего красноречиво постучала по шлему, который лежал у Егора на коленях. Это был Макс, с неприятно улыбчиво-угодливым выражением налице. Внешне все вроде правильно, так все вроде и должно быть: раз Егор пилот, то для обслуги он бог и царь, и механик перед ним должен лебезить и заискивать. Но Макс не просто лебезил. Он глядел с нарочитой, шаржированно подчеркнутой угодливостью, за которой явственно угадывалась издевка.

То ли дело Петрович… Вот уж кто действительно считал гонщиков небожителями и смысл своей жизни видел именно в служении им. Еще бы — ведь пилот может то, чего он сам, простой механик, не сможет ни при каких обстоятельствах. Нет, не зря он получил у Егора русское имя!

В отличие от Макса, старший механик понимал, что случай (везение, неожиданный спонсор) может обломиться каждому, только вот далеко не каждый может (или хочет) по-настоящему им воспользоваться. Поэтому недовольно цыкнул на Макса:

— Ты что человека дергаешь? Чего ему раньше времени в шлеме париться? Даст итальянец команду — и наденет!

В общем, подумал Егор насмешливо, в отношении к нему, к чужестранному гонщику, «посеянному» в «Маньярди» Соболевским, как бы проявились сейчас две мировых тенденции. Традиционная — выражаемая старшим механиком, для которого, похоже, все равно, чьи в обороте деньги, лишь бы дела шли хорошо, и нигилистская — не то националистическая, не то антиглобалистская позиция Макса: нельзя свое, родное отдавать чужому капиталу (да еще такому бандитскому, как русский)…

Обе тенденции пришли к непродолжительному примирению, когда Берцуллони наконец разрешил Егору старт, — оба механика дружно помогли ему надеть шлем, закрыли колпак кока и дружно отпрянули от машины, когда движок взревел, словно самолетная турбина. «Давай, Каляш!» — услышал он сквозь двигатель, выкатываясь на покрытие трассы. Фамилия у Егора была знаменитая — Калашников, в родной стране болельщики звали его Калаш, во французской же стороне он превратился в Каляша — так галлам было удобнее.

Егор с удовольствием глядел, как стрелка спидометра всплывает к делению «200» и в который уже раз подумал: «Какое счастье, господи, что ты сподобил меня родиться мужчиной!»

— Несчастный случай? Не знаю… — помолчав, откликнулся Денис. — Что рулевую колонку реконструировали — это норма, гоночный болид всегда подгоняют под основного пилота команды. То, что это было сделано непосредственно перед стартом, — это странно. Но в газетах чего только не напишут. Всю эту информацию как муку просеивать нужно. Хотя и дыма без огня не бывает. Вообще я в несчастный случай тоже слабо верю. Калаш был прекрасно подготовлен, у него была лицензия водителя «Формулы-1»! Такую лицензию получить не легче, чем стать космонавтом, поскольку пилот на максимальных скоростях испытывает те же перегрузки, если не больше. Пилотов, имеющих лицензию «Формулы», всего-то человек пятьдесят, от силы сто. Плюс у Калаша была стажировка во Франции. Одно только количество часов, проведенных за рулем самых совершенных болидов, это как?

— Так, может, что-нибудь на трассе было? — прогудел Вячеслав Иванович. — Помните, Дорошенко, шоумен наш, ведь тоже гонщик по совместительству. Я читал, он в какое-то масло на трассе въехал. Как бы Аннушка масло разлила. Прямо «Мастер и Маргарита».

— Лох твой Дорошенко, — отрезал Денис. — Шоумен — он и есть шоумен, а никакой не гонщик. Ну попал колесом в масляную отработку и врезался в отбойник, так смотреть нужно! Ты, дядя Слава, сравнил божий дар с яичницей… Калаш гонщик от Бога, а этот… И вообще, если бы что на трассе было, масло или повреждение полотна — это и на других машинах сказалось бы. Все ведь проходили примерно в одно время.

— Эх, — вздохнул Турецкий, — даже если это и не был несчастный случай, кто сказал, что меня, Александра Борисовича Турецкого, государственного советника юстиции, можно использовать как палочку-выручалочку? И ведь, в сущности, вся подоплека яснее ясного: Соболевский жмет на генерального, генеральный давит на Костю, а Костя не придумал ничего лучше, как давить на меня. А тут еще и градоначальник звонит, тоже интересуется.

— Ну-у, на то он и градоначальник. Тем более что у них с олигархом долгие перипетии по поводу автодрома были. Соболевскому разрешение на строительство не давали. Года полтора бодяга шла. Все что-то поделить не могли.

— «Что», «что»! Ясно — что. Любая стройка — это же миллионы. Из которых большая часть учету не подлежит.

— М-да-а… Олигарх заявы пишет, мэр пользуется телефонным правом. Обложили со всех сторон. Товарищ, налей товарищу! — обратился Турецкий к Вячеславу.

— Это мы запросто, — откликнулся Грязнов, но, не отрывая глаза от извлеченной из кармана газетенки, приказал: — Денис! Налей старшим по званию.

Выпили еще по одной, зажевали бутербродами.

— А что, Санечка, излагает в своем заявлении олигарх? — поинтересовался генерал, закуривая. — По ком он звонит в колокол — ясно: по Калашникову. А что за звон?

— Пустозвонство одно. Уверен, что Егора убрали преднамеренно. Что это акция, направленная против отечественного автоспорта вообще и против него лично как инвестора.

— Что ж, и такое теоретически возможно. А что же неведомые злодеи не кокнули самого Соболевского? То-то радость была бы всенародная!

— Это, Слава, девичьи грезы. Он у нас живуч как вечный жид. Или как вечный вор.

— Кстати, угадайте с трех раз: что громче всех кричит вор, стащивший на базаре кошелек?

— Держите вора! — в один голос вскричали Александр и Денис.

— Вот-вот! Кричит и указывает пальцем, куда этот вор побежал. А другой рукой крепко держит в кармане стибренный кошелек.

— Интересная мысль, — заметил Турецкий. — Не хочешь ли ты сказать, что это Соболевский заказал Калашникова?

— А что? Он у нас известный мистификатор. То сам на себя покушения организовывает, то еще что-нибудь выкинет. Театр одного актера.

— Только какие у него мотивы, у Соболевского? — возразил Денис. — Вложился в команду по самое некуда, да и Калашу большие бабки платил, судя по тем же газетам. Самое время пришло купоны стричь — и что? Угробил лучшего гонщика? Курочку, которая должна была нести золотые яйца?