Читать книгу "Как подружиться с демонами - Грэм Джойс"

— Лютер! Ко мне! — попытался подозвать его вахтер, но опоздал. Овчарки и след простыл.

Расскажи мне кто-нибудь такое, я бы от души посмеялся. Но поскольку я сам все это видел, мне было не до смеха.

— Плохо дело, — посмотрел на меня коротышка. Всю его напускную вальяжность как ветром сдуло. — Плохо.

— Пойду-ка я отсюда.

Я вышел первым. Вахтер напоследок окинул чердак взглядом и резко захлопнул дверь — так, словно запирал там кого-то.

Больше тем вечером ничего не произошло. А утром на доске объявлений появилась бумажка, из которой следовало, что случилось «серьезное происшествие» и капеллан Дик Феллоуз по очереди опросит всех нас в наших комнатах.

Мой незатейливый план был таков: подойти к каждому из подозреваемых (в порядке убывания) и небрежно обронить свое «Он тебя вычислил». Но мне повезло с первого раза. И вот он, Чарльз Фрейзер, здесь, в моей комнате, и его смердящие подмышки вполне заменяют признание.

Он еще не заговорил, но то, что он сюда явился, было достаточно красноречиво. У меня кулаки чесались расквасить ему физиономию, но еще больше хотелось выяснить, что же он такое затеял. Я постарался — без особого успеха — выражаться уклончиво:

— Не знаю, что ты там наворотил, но видел бы ты, как офигела овчарка вахтера!

Он кивнул:

— Да, это логично.

— Почему это логично?

— Он не любит собак. Даже ненавидит их.

— Кто «он»?

Фрейзер покачал головой. Он явно не собирался ничего рассказывать.

— Кто ненавидит собак?

Чарли Фрейзер уткнулся взглядом в пол, затем поднял голову и выдвинул челюсть вперед. На его лице появилась ухмылочка, которая меня взбесила. В ней читалось превосходство: он был убежден, что обладает неким недоступным мне знанием. Он снова покачал головой, — дескать, умом ты не вышел, чтоб понимать такие вещи.

Я не вспыльчивый. По-настоящему дрался только раз в жизни, да и то мне было шесть лет от роду. Но эта дразнящая ухмылочка отдалась у меня в голове ослепительной белопламенной вспышкой, и я пару раз вмазал Фрейзеру: сначала в нос, а потом в подбородок. Он отлетел назад, сильно врезавшись в дверь, но не упал. Прикрыл лицо рукой — из носу шла кровь. Зажав его большим и указательным пальцем, он шагнул ко мне.

— Ты мне нос сломал, бычара! — возмутился он. — Гони салфетку.

ГЛАВА 9

Честно говоря, я не хотел брать Оттовы деньги. Я предпочел бы закрыть торги в пользу виршеплета Эллиса. Как-то раз я побывал на его несносных чтениях в книжном магазине на Черинг-Кросс-роуд, где Джез и представил нас друг другу. Я пошел туда не для того, чтобы слушать его рифмованное нытье; мне нужно было захомутать клиента.

Во многих отношениях я заметно оторван от жизни. Вот как я представлял себе поэтов: грубоватый, но добрый малый в потертой пилотской куртке, сутулый и небритый, изо рта разит чесноком и перегаром — очаровательный взрослый ребенок, всерьез полагающий, что любая женщина почтет за счастье дышать с ним одним вонючим воздухом. Но мой шаблон разорвало по швам, едва я увидел этого Эллиса, разряженного в пух и прах.

Уверяю вас, распахни он пиджак — и вы увидите на подкладке имя Армани; сними он блестящие туфли — на подъеме над каблуками обнаружатся выцветшие ярлычки «Прада», а восхитительный шарф от Дэниэла Хэнсона, который он так бережно разматывает, оголяя свою мягкую белую шейку, сделан из тончайшего китайского шелка ручной выделки. Я к чему веду: какой может быть прок от поэта, одетого в дорогое шмотье? Помнится, я решил, что будет чертовски приятно содрать с него денег за поддельную книгу.

Еще я помню, что, когда Эллис, разматывая шарф, покосился на жидкое сборище, собравшееся ради него тем промозглым вечером, я тотчас заметил, что у него что-то не так с носом. Как будто он слишком часто морщился, унюхав какую-то вонь, и эта брезгливая гримаса приклеилась к его лицу. Шнобель свисал из-под его взлохмаченной шевелюры, словно сосулька с крыши амбара; сходство довершала непрестанная капель, так что у бедняги было нечто вроде тика: он то и дело, нервно озираясь, проводил под носом указательным пальцем.

Вот черт, думал я. Неужели я и впрямь сижу тут и слушаю этот сопливый скулеж? И ответ был — да. Нам ведь нужны продажи, нужны деньги.

Джез поведал мне, что Эллис борется за звание придворного поэта. Пришлось разобраться, что это значит. Оказывается, это такой специальный рифмоплет, который сочиняет вирши про королеву, а ему за это проставляют шестьсот бутылок хереса (или вставляют шестьсот херов бесы — я толком не расслышал). В любом случае звания Эллис не получил, а получил пинка под зад. А я, изучая объект, был вынужден проштудировать книжицу его стишат.

О, научите меня языкам ангельским, чтоб описать их. Короче, поэзия весьма современная. Явно о чем-то; но ощущение от нее было такое, будто мне рассказали анекдот, в который я не врубился. Зато я постиг самую суть: врубаться как раз и не надо, попросту незачем, поскольку он нарочно пишет так, чтобы читатели или слушатели чувствовали себя недоумками; непостижимость — вот что делает его стихи выдающимися.

Как бы там ни было, к моему изумлению, он сделал шаг вперед и заговорил с акцентом, который здесь принято называть эстуарным, да так громко, что услышали не только в зале, где сидело три калеки в два ряда, но и во всем здании: «Ёпта, в такой дубарь как-то не до поэзии, а?»

«Ну надо же! — помнится, подумал я. — Офонареть!» Выходит, этот чувак, который только что изъяснялся как завзятый оксфордский аристократ, может мигом перескочить на мутный говор уроженцев какой-нибудь Олд-Кент-роуд типа меня самого, а потом обратно — без запиночки. И тогда я подумал вот что: «Полегче, дружок, ты теперь на моей территории, а с нашенскими шутки плохи».

После нашего похода в тот ночной клуб прошло около недели — причем от Штына все это время не было никаких известий, — когда я решил потратить обеденный перерыв на визит к Антонии. Как водится, в этот час «Гоупойнт» пустовал, если не считать небольшой гостиной, где шла групповая психотерапия. Я заглянул туда через стеклянное окошко в двери. Пациенты сидели кружком на жестких пластиковых стульях, а Антония пыталась вовлечь их в беседу. Не знаю уж, что положено обсуждать на таких сеансах. Делиться историями своей жизни? Плакаться о том, как однажды все покатилось кувырком? Принимать решение исправиться? В общем, обычная морока. Именитым наркоманам и пьяницам, которые лечатся в престижном «Прайоре», это же самое обходится в бешеные тысячи, но я готов спорить, что «Гоупойнт», с его обшарпанными стенами и потеками на потолках, действует ничуть не хуже.

Я украдкой наблюдал через окошко, как Антония, раскинув руки, излагает группе свою программу из четырех шагов. Всего там сидело человек шесть, а за их спинами, тоже кружком, стояли бесы. Как минимум по одному на каждого, хотя за одной теткой теснились аж трое. Бесы внимали каждому слову Антонии.