Читать книгу "Человек боя [= И возмездие со мною ] - Василий Головачев"

– Ты точно его видел?

– Обижаешь, генерал, – укоризненно проговорил дядя, выглядывая из-за печки. – Глаз у меня еще зоркий, комара за версту видит.

– Странно… – Крутов переоделся в спортивный костюм. – Что Мстиславу делать в Жуковке? Он же в столицу подался…

Мстислав Калинович Джехангир был первым учителем Егора по рукопашному бою – в те времена это называлось «карате» – и смог дать юному Крутову главное – волю к победе и умение добиваться поставленной цели. Технику реального боя Крутов изучал уже под руководством инструкторов комитета.

– Надолго-то в наши края? – снова выглянул в горницу Осип. – Или снова на два-три дня?

– Насовсем, – вздохнул Крутов.

Дядька высунулся в изумлении – руки в муке, уставился на племянника.

– Али выгнали со службы?

– Уволили, Демьяныч. – Крутов подумал и, вспомнив местный термин, добавил: – За огурство[10].

От расспросов его спасло появление супруги Осипа, бабки Аксиньи, дородной и неспешной женщины, ходившей, сколько помнил себя Крутов, в одном и том же наряде: понева со множеством сборок и убрус – платок, расшитый узорами, расписанный золотом и жемчугом. И выглядела она всю жизнь одинаково доброй, с кротким ласковым лицом, которое не брали невзгоды и старость.

– Мальчик приехал, Егорша мой родной, – запричитала Аксинья, бросаясь обнимать и целовать Крутова. – Какой зазвонистый[11], ладный! А я смотрю – машина-от вроде не наша, не местная, думаю, кто это к нам на такой красавице…

Несколько минут Крутову пришлось терпеть ее поцелуи, слезы, ахи да охи, расспросы и причитания. Потом Осип решительно отодвинул жену в сторону:

– Все, хватит требесить[12]и нюни разводить, размокнет. Готовь на стол, я икру и суп уже сготовил, а ты все остальное ставь. Пусть человек пока в баню сходит. Габерсуп небось давно не хлебал?

Крутов с улыбкой покачал головой. Габерсупом Осип называл овсяный суп с крапивой и грибами.

Ему дали простыню, полотенце, проводили во двор, где стояла новая баня, поставленная уже Осипом, и вскоре Егор сидел в парилке и с удовольствием хлестал себя по спине березовым веником, разомлев от жары и приятных чувств. Блаженство, наступавшее после бани, он не испытывал давно.

Через час, распаренный, розовый, благоухающий травами и березовым духом, счастливый, переполненный ни с чем не сравнимым чувством чистоты тела, он сидел за столом в компании родственников: прибежал дядька Василий, подвижный, худой, с гривой черных волос без единого седого волоска – несмотря на солидный возраст, пришли тетки – Ксения и Валя, и сестры – Нина и Лида. И Крутов впервые за много лет (со времени своего последнего появления на родине с женой) почувствовал себя семейным человеком.

Верховодил за столом, конечно, Осип, умело направляя разговор, сыпля прибаутками и анекдотами, подшучивая над всеми, в том числе и над Крутовым, почти не вмешивающимся в общую беседу. Егор с эйфорическим удовольствием слушал дядьку, и мысли его были легки и просты, занятые только теми, кто сидел рядом. Осип же смешил и смешил всех, неистощимый на выдумку и острое слово. Обладая истинно русским характером, он всю жизнь стойко терпел лишения, любил выпить, хотя до скотского состояния никогда не напивался, любил поесть и побалагурить, побунтарствовать – среди равных ему, был везде лидером и нередко кидался из крайности в крайность. Последнюю черту его характера хорошо иллюстрировал тот факт, что еще пять лет назад, когда Крутов приезжал в Ковали с Натальей, Осип был рьяным атеистом, сегодня же, судя по иконам в горнице и постоянным поклонам красному углу с иконой Божьей матери, дядька ударился в богоискательство, правда, не теряя при этом природного юмора и добродушия.

Аксинья, бдительно присматривающая за «енеральным» гостем, подложила ему в тарелку «чертовой бороды», и Крутов, давно не едавший икры из кочетыжника, он же орляк, а проще говоря – папоротник, с удовольствием очистил тарелку. А поскольку на расспросы о житье-бытье он отвечал коротко и неохотно, женщины завели беседу о видах на урожай, перешли на местные новости и сплетни и говорили бы долго, если бы не неутомимый Осип, принявшийся травить анекдоты. Все они были с бородой, и все же успех у аудитории имели шумный. Однако на последнем Крутов задремал, и вечер кончился. Его всей гурьбой отвели в спальню, уложили на кровать с хрустящими простынями, и в доме наступила тишина. Последней мыслью Крутова была удивленно-благостная: как же здесь хорошо!..

* * *

Утром он по привычке вставать рано проснулся в семь часов, но, вспомнив, где находится, повернулся на другой бок. Окончательно Егор встал в начале десятого, уловив прилетевшие с кухни запахи поджаривающихся шкварок: баба Аксинья пекла блины.

– А где Демьяныч? – Егор вышел из спальни в спортивных трусах, обнял сзади Аксинью, чмокнул в щеку.

– По грибы пошел, – расплылась в улыбке стряпуха, румяная от печного жара; печку она летом не топила, но ради гостя решила истопить, попотчевать его деревенской вкуснятиной.

– Я пока физкультурой позанимаюсь, через полчаса прибегу.

Крутов вышел во двор, по которому бродили куры, заглянул в «хитрый домик», который Осип оборудовал унитазом без дна, и сделал в саду за домом зарядку, после чего выбрался через огород к пруду и побежал вокруг, вдыхая всей грудью чистый, не отравленный никакой химией или газами воздух, напоенный ароматами трав и цветов. А спрыгивая с огромного пня на тропинку, ведущую в лес, неожиданно нос к носу столкнулся с девушкой на велосипеде, которую встретил еще вчера, при въезде в деревню, только на сей раз на ней был летний легкий сарафан вместо джинсов, а волосы были распущены, а не увязаны в длинную косу.

Она бы упала с велосипеда, если бы Егор не успел подставить руку.

– Простите… держитесь.

– А вы не выскакивайте из леса, как леший… извините.

Несколько секунд они рассматривали друг друга: незнакомка сердито, он заинтересованно и оценивающе, – потом Крутов улыбнулся и получил ответную снисходительную улыбку. Девушку нельзя было назвать красавицей. Большегубая, большеглазая, глаза цвета морской волны с густыми и длинными ресницами, лицо продолговатое, с курносым носиком, грудь небольшая, но крепкая (и похоже, девица лифчик не носит), талия тонкая, ноги длинные, но полноватые… И все же присутствовал в ней некий таинственный шарм, проявляющийся не то во взгляде, не то в улыбке, в повороте головы, в жесте, который заставлял вглядываться в нее снова и снова и ждать откровения или чуда, а может быть, просто улыбки.

– Я вас видел вчера.

– Я вас тоже, Егор Лукич. А вы меня не узнаете?

Крутов пригляделся повнимательней и вдруг с удивлением понял, что перед ним повзрослевшая на семнадцать лет толстушка-хохотушка Лизка, дочь соседей Качалиных.