Читать книгу "Я сделаю это для тебя - Тьерри Коэн"

Сколько раз мне до смерти хотелось сбежать от размеренного существования, к которому я приспосабливался с таким скрипом, и вернуться к прежним преступным занятиям, вспомнить вкус легких денег, вкусить наслаждение риском, пообщаться со старыми друзьями по банде! Сколько раз я чувствовал себя не на месте в этом тесном мирке!

* * *

Я был торговым служащим — таким же, как все, еще одним Растиньяком, пытающимся обойти ловушки, сэкономить на чем можно, энергично работающим локтями, чтобы оказаться в топ-листе победителей.

Временами я впадал в бешенство и тогда превращался в несравненного бойца, потом на меня нападала такая усталость, что я терял всякое желание делать что бы то ни было. В такие моменты я обретал невероятную проницательность и, глядя в зеркало на аккуратно подстриженного человека в дешевом костюме, чувствовал к нему только жалость. Я думал о друзьях, которых мне так не хватало, и о том, что бы они сказали, обнаружив, кем стал их брат…

Но любовь Бетти была тем поручнем, за который я хватался в минуты сомнений. Я успокаивался и обретал силы, чтобы снова включиться в гонку. Бетти догадывалась о моментах моей слабости и нередко их упреждала.

Хорошо помню день первой зарплаты. Я стоял и смотрел на чек со смешной суммой вознаграждения за приложенные усилия: ее никак не могло хватить нам на жизнь. Одно-единственное ограбление принесло бы мне в пять раз больше.

— Это твои деньги! — сказала она. — Твои! Ты их заработал! Я знаю, что ты думаешь, но у этих денег совсем иная цена, чем у той добычи, которую ты мог бы добыть иным путем.

Я же думал о тех километрах, которые пришлось пройти, о фальшивых улыбках, о времени, потраченном на проверку ярлыков, о криках радости, когда удавалось заключить контракт, о квартире, из которой я жаждал вырваться, о мебельном гарнитуре для гостиной, который так нравился Бетти, но я не мог ей его купить, и о том, сколько пота приходится проливать за жалкую зарплату.

Но она была права. Это были мои деньги.

И я узнал их истинную цену, работая тяжело и научившись правильно тратить.

Бетти не раз становилась безвинной жертвой моего неправедного гнева, спровоцированного комплексом фрустрации. Но она ни разу не дрогнула: главным для нее было то, что я меняюсь и взрослею. Сам я не осознавал, что становлюсь другим человеком. Требовалось только научиться терпению, найти свое место и принять новые правила. Сложность, однако, заключалась в зыбкости моих жизненных ориентиров. Чем я лучше всех, кто меня окружает, чем отличаюсь от них?

Ее слезы всегда прекращали мои приступы гнева, напоминая, как я эгоистичен. Разве она не покинула свой мир, такой удобный и уютный, и своих друзей, чтобы запереть себя в моей жалкой комнатенке? И я просил прощения, сжимал ее в объятиях, мы мирились, и на следующее утро я просыпался с твердым намерением завоевать себе место в этом мире и вернуть ей утраченное.

И не важно, что такое решение окончательно отдаляло меня от мира моих друзей.

* * *

Проникнуть в дом шейха — самое очевидное из решений. Оно наилучшим образом отвечает моим возможностям. Я давно не практиковался, но думаю, что некоторые навыки не утратил.

Я подобрался к дому и попытался определить, какая охранная система там установлена: это оказалось видеонаблюдение, точный тип был мне неизвестен.

Вечером, в 20.00, четверых охранников сменяли двое. Всего двое.

Я легко перелезу через тяжелые ворота. Дерево с раскидистыми ветвями послужит мне укрытием. Дальше, на расстоянии приблизительно десяти метров, я окажусь на открытом пространстве. Но освещение вокруг дома слабое, и собаки нет. Это шанс. Я заметил низкое окно на цокольном этаже, куда можно будет проникнуть, отключив сигнализацию.

Поскольку расположение комнат в доме выяснить не удастся, придется положиться на инстинкт и удачу и молиться, чтобы мое безумие ее не спугнуло.

Жан

Пережив инсценировку собственной казни, Жан погрузился в состояние полной умственной прострации.

Много лет он жил с верой в спасительную силу смерти. Ужас изменил его отношение к жизни, и он без конца прокручивал в голове момент, когда почувствовал у горла холодную сталь и силы оставили его телесную оболочку, обратившись в сильнейший страх. В те несколько секунд он жил. Он взмок от пота, обмочился, не мог сдержать дрожь, но снова стал человеком. Означало ли это, что он не хотел умирать или просто не умел умереть? Хотел ли он жить? Ради кого, ради чего? Чтобы длить забвение? Вернуться на улицу и снова начать пить?

Когда Хаким принес ему завтрак, Жан приподнялся на локте, несколько минут смотрел на своего тюремщика и окликнул его, когда тот был уже на пороге:

— Что вы сделаете с пленкой?

Этот вопрос продолжал мучить его. Он представлял себе телевизионный показ, реакцию близких. Те адские мгновения пробили брешь в защитном панцире, которым он накрыл свое прошлое. Образы, страдания и сомнения, которые он пытался заглушить оправданиями и спиртным, грозились вырваться из-под спуда, и ему придется приложить нечеловеческие усилия, чтобы сдержать топкие воды своей истории. Ему пора умереть. На сей раз — по-настоящему.

— Почему ты спрашиваешь? Тебе стыдно? — сухо осведомился тюремщик. — Боишься, что увидят твои? Не знаешь, что они почувствуют, когда увидят тебя таким?

— Да что вам от меня нужно, в конце-то концов? — вспылил заложник. — Хотите отомстить? Принести в жертву религиозным фантазиям? Получить выкуп?

— Узнаешь, и очень скоро, — пообещал Хаким.

— Ублюдки! Тупицы! — выругался Жан.

— Гнев, стыд, забота о других… Видишь, как все просто… — усмехнулся Хаким. — Достаточно было запереть тебя и напугать, и ты снова стал человеком. А ведь всего несколько дней назад тебе было все равно, жить или умирать!

— Мой страх веселит вас. Наверное, вы здорово потешались, глядя, как я трясусь и писаю в штаны. Что вам нравится больше — унижать людей или рубить им головы? Да, я трепетал в преддверии смерти. Господь свидетель — я ждал и даже призывал ее. Изо всех сил! Я верил, что избавился и от страха, и от желания жить. Но все-таки испугался, ужасно испугался…

— А теперь? Ужасно хочешь жить? — спросил Хаким.

* * *

Эрик Сюма раздраженно швырнул ручку на стол, прервав спор коллег.

— И это все, что вам удалось нарыть? Мы неделю мусолим одни и те же сюжеты. Сколько месяцев не было ни одной сенсации, ни даже просто интересной информации.

— Не заводись, Эрик, — ответила Изабель. — Мы выдавали ту же информацию и те же сюжеты, что и наши конкуренты.

Главный редактор новостей была известна не только своей требовательностью, но и чувством справедливости. Эрик был звездой, возражать ему коллеги не решались и предоставили действовать Изабель. Она тряхнула шапочкой темных волос, в голубых глазах зажегся опасный огонек, и она откинулась на спинку стула, всем своим видом выражая несогласие.