Читать книгу "Дело закрыто - Патриция Вентворт"

Глава 8

Хилари открыла глаза и заморгала от яркого света. Чтобы в Лондоне, в ноябре солнце светило так ярко, да еще стояло так высоко — это было что-то новенькое. Хилари поморгала, и солнце тут же превратилось в электрическую лампочку, светящую ей прямо в лицо из плафона под потолком. Сама Хилари, правда, тоже оказалась вовсе не в постели, а в большом кресле Джефа в гостиной, прижимая к коленям что-то большое и увесистое. Она распрямилась, и предмет с грохотом упал на пол, оказавшись папкой с материалами дела об убийстве Эвертона.

Ну конечно — она ведь его читала! И, покончив с дознанием, похоже, заснула, потому что теперь часы били семь, а сквозь занавески пробивался чудовищно холодный и мутный свет. Хилари чувствовала себя замерзшей, вялой и сонной — не приятно сонной, а абсолютно, просто-ни-капельки не выспавшейся.

— В ванную, — сказала она себе очень твердо, потянулась, встала, подобрала с пола папку, и в этот момент дверь открылась и на пороге появилась Марион, с видом очень удивленным и не только. Она явно была рассержена.

— Хилари! Что ты тут делаешь?

Хилари захлопнула папку. Ее мелкие смешные кудряшки торчали в разные стороны. Она сильно напоминала сейчас не успевшее вовремя скрыться привидение — очень растрепанное и виноватое привидение.

— Я заснула, — как можно более беспечно и сонно пробормотала она.

— Здесь?

— Угу.

— И даже не добралась до кровати?

Хилари опустила взгляд, обнаружила на себе пижаму и попыталась вспомнить, добралась она вечером до кровати или нет. Раздеться-то она разделась — и пижама была тому доказательством, а вот потом… Она кое-что вспомнила.

— Ну как же! Я легла и никак не могла заснуть, а потом перебралась сюда.

Она поежилась и поплотнее запахнула на себе халат. От такого взгляда, какой снова появился сейчас у Марион, можно было в минуту получить простуду.

— Ты читала это? — спросила Марион, кивая на папку.

— Да. Ну не смотри на меня так, Марион. Я только хотела, я же никогда раньше не читала материалов.

— А теперь, когда прочла, все тут же и разъяснилось? — Голос Марион дрожал от гнева.

От сонливости Хилари не осталось вдруг и следа. У Марион не было никакого права так с ней разговаривать, ведь она старалась помочь. А в следующий миг она уже раскаивалась. Бедняжка, ее можно понять. Ведь все связанное с этим делом причиняет ей боль. Ее захлестнула волна жалости.

— Нет! Я правда — правда! — хотела помочь. Я сейчас уберу. Я не хотела, чтобы ты видела. Но я заснула.

Марион отошла к окну и раздвинула занавески. За стеклом клубился пропитанный туманом и влагой утренний свет. Обернувшись, она увидела, что Хилари уже прячет папку. Дело Эвертона было закрыто. Джеф был в тюрьме. А за окном начинался новый день, и его нужно было прожить. Она сказала уже без зла:

— Марш одеваться. Я приготовлю завтрак.

В дверях Хилари замялась.

— Если… если бы ты могла говорить об этом спокойнее, дорогая.

— Яне буду об этом говорить! — снова сорвалась на крик Марион.

Она была уже одета к выходу и умело накрашена. Она будто сошла с ультрамодных афиш: невероятно тонкая, удивительно неживая, но грациозная — как всегда, грациозная.

— Есть вещи, — быстро проговорила Хилари, — которых я не… О которых я хотела бы у тебя спросить.

— Яне буду об этом говорить! — повторила Марион.

Хилари уже перестала выглядеть как привидение. Теперь ее щеки заливал румянец, а глаза — слезы. Яркие краски на афише Марион казались ей смазанными и размытыми. Но нет, Марион никогда не плакала. Это были ее собственные слезы. Она развернулась и убежала в свою комнату, хлопнув напоследок дверью.

Когда Марион ушла на работу, Хилари вымыла оставшуюся после завтрака посуду, убрала постели и прошлась щеткой по коврам и влажной тряпкой там, где их не было. Квартира была маленькой, и это не заняло много времени. Большую уборку делала раз в неделю приходящая прислуга.

Освободившись, Хилари присела подумать. Потом взяла карандаш, бумагу и записала некоторые пришедшие ей на ум мысли.

Миссис Мерсер. Откуда такое горе? Она рыдала на слушаниях, рыдала на суде, рыдала в поезде. И, однако, это не помешало ей заявить, будто она слышала, как Джеффри ссорился с дядей. Причем никто ведь ее как будто не заставлял. А она рыдала и все повторяла и повторяла это.

Это было первое, что очень не нравилось Хилари.

Потом — приходящая прислуга, которую никто не допрашивал. Между тем Хилари с удовольствием задала бы ей пару вопросов. Например, о больных зубах миссис Мерсер. Забавно, что они разболелись именно в тот вечер: очень удобно, если ты настолько не в ладах со своей совестью, что впору обхватить голову руками и выть. С больными зубами можно заниматься этим, не вызывая ни малейших подозрений.

Потом еще миссис Томпсон. Страшно респектабельная и жутко глухая. А что может быть удобнее глухого гостя, когда ты знаешь, что в доме кого-то застрелят? А если не знаешь, разве будешь приглашать в гости глухую?

Логики во всем этом, конечно, было немного, но Хилари никогда и не отличалась логическим мышлением. Она Даже и не пыталась быть логичной — она просто записывала все, что приходило ей в голову. В том числе и подозрительно удобную для Мерсеров глухоту миссис Томпсон. Но что ее поражало в этом деле еще больше, так это обилие железных алиби. Перебрав в уме все, что прочла этой ночью, она пришла к выводу, что каждый из этих людей не смог бы придумать себе лучшего алиби, даже если бы позаботился об этом заранее. «А что, если и впрямь позаботились?» — молнией вспыхнула в ее голове мысль. Мерсер — Берти Эвертон — миссис Мерсер — Фрэнк Эвертон… И миссис Томпсон, так кстати приглашенная к ужину. Настолько тугоухая миссис Томпсон, что она ни за что не услышала бы выстрел, зато могла подтвердить, что Мерсер вообще не выходил из кухни, а миссис Мерсер хотя и выходила, но не успела бы застрелить Джеймса Эвертона и вернуться в дом. Не то чтобы Хилари думала, будто миссис Мерсер действительно на это способна. Такая размазня не сумела бы пристрелить и морскую свинку, а уж представить ее целящейся из пистолета в своего хозяина было решительно невозможно. Размазня всегда останется размазней. Может быть, и даже скорее всего, ее плаксивые показания — ложь от первого до последнего слова, но Джеймса Эвертона она точно не убивала.

В общем, походило на то, что Мерсеры действительно были тут ни при чем. А как тогда дела обстоят с братцами Эвертонами: Берти в Эдинбурге и Фрэнком в Глазго? Ответ был крайне неутешительным и очень коротким — да никак! У Эвертонов все было в высшей степени в порядке. Берти находился в Эдинбурге, а Фрэнк — в Глазго. За них ручались адвокаты, горничные отвечали на их звонки и поили их поутру чаем. Им положительно ничего нельзя было пришить. Если бы даже они годами специализировались на изобретении алиби, вряд ли бы им удалось придумать что-нибудь лучше. Все было очень скверно. Очень. Дело закрыто, Джеф в тюрьме, и, когда он оттуда выйдет, с ним уже все будет кончено. С Марион к тому времени — тоже. И вот этим двум живым трупам придется уехать куда-нибудь подальше и попробовать начать там новую жизнь.