Читать книгу "Добрый друг Декстер - Джеффри Линдсей"

В моем брюхе также послышались раскаты, и я вспомнил, что за всей этой суетой пропустил ленч. Этого ни в коем случае не следовало делать, так как я должен поддерживать свои силы. Мой от природы высокий уровень метаболизма требовал постоянного внимания. Никакой диеты для Декстера! Но отъезд целиком зависел от Деборы, а у меня возникло предчувствие, что упоминание в данный момент о возможном приеме пищи сестра встретит без восторга. Я снова посмотрел в ее сторону. Дебора все еще ворковала с пожилой миссис Мединой. Та перестала блевать, сосредоточившись на рыдании.

Я вздохнул и зашагал под дождем к машине. Я не имел ничего против того, чтобы промокнуть. Похоже, у меня будет достаточно времени, чтобы успеть просохнуть.

Ожидание оказалось долгим. Пришлось ждать более двух часов. Я сидел в автомобиле, слушал радио и пытался кадр за кадром представить, что значит поглощать «полуночный» сандвич. Слышал хруст хлебной корки, такой поджаристой, что она, прежде чем отправиться внутрь, слегка царапает полость рта. Затем ощутил привкус горчицы, за которым последовал умиротворяющий вкус сыра и чуть присоленного мяса. Следующий укус одарил меня восхитительным маринованным огурчиком. Надо прожевать его хорошенько, чтобы полностью насладиться ароматом, и лишь затем проглотить. После этого необходимо сделать большущий глоток «Iron beer» (произносится ироан байер), и это вовсе не пиво, а содовая. Я вздохнул. Какое блаженство! Я предпочел бы прием пищи любому занятию, за исключением игр в компании Темного Пассажира. То, что я еще не разжирел, — подлинное генетическое чудо.

Когда Дебора наконец вернулась в машину, я поглощал уже третий виртуальный сандвич. Сестра скользнула на водительское место, захлопнула дверцу и некоторое время сидела молча, глядя вдаль сквозь забрызганное дождем ветровое стекло. Я понимал, что это не самое лучшее, что можно было сказать, но не удержался:

— Ты выглядишь изможденной, Деб. Как насчет ленча?

Она покачала головой и промолчала.

— Может, хороший сандвич? Или фруктовый салат, чтобы восстановить уровень сахара в крови? Ты почувствуешь себя настолько лучше, что…

Сестра посмотрела на меня, но это был не тот взгляд, который обещал ленч в обозримом будущем.

— Поэтому я и захотела стать копом, — произнесла она.

— Из-за фруктового салата?

— Из-за того, что произошло там, — ответила Дебора и снова уставилась в ветровое стекло. — Я хочу прихватить того… того, кто смог поступить так с человеческим существом. Я желаю этого так сильно, что даже ощущаю вкус.

— Может, это вкус сандвича, Дебора? Поскольку…

Она с силой ударила ладонями по рулевому колесу, потом еще раз:

— Будь оно проклято! Будь все проклято!

Я вздохнул. Ясно, что страдалец Декстер так и не получит своей корочки хлеба. И все потому, что Дебора при виде шевелящегося куска мяса испытала своего рода божественное прозрение. Это, вне всякого сомнения, было ужасно, и мир стал бы значительно лучше, лишившись того, кто все это сотворил. Но каким бы ужасным ни был поступок, он вовсе не означал, что мы должны остаться без ленча. Разве мы не обязаны поддерживать силы, чтобы поймать этого парня? Донести эту мысль до Деборы было не самое лучшее, поэтому я молча сидел рядом с ней, наблюдая, как капли дождя разбиваются о ветровое стекло, и поглощая воображаемый сандвич номер четыре.

На следующее утро, едва я успел угнездиться в своем крошечном загончике, как зазвонил телефон.

— Капитан Мэттьюз хочет видеть у себя всех, кто был там вчера, — объявила Дебора.

— Доброе утро, сестренка. Хорошо, большое спасибо.

— Немедленно, — добавила она и бросила трубку.

Полицейский мир состоит из рутины, как официальной, так и неофициальной. Это одна из причин, почему мне нравится моя работа. Всегда известно, что происходит, и приходится запоминать меньше человеческих реакций, чтобы воспроизвести их в подходящее время. В результате меня труднее застать врасплох и толкнуть на реакцию, которая могла бы поставить под сомнение правомерность моего членства в расе людей.

Насколько мне известно, капитан Мэттьюз никогда не вызывал к себе «всех, кто там был», даже в тех случаях, когда дело получало широкое общественное звучание. Он лично управлялся с прессой и с теми, кто стоял выше его по служебной лестнице, оставляя детективов и экспертов заниматься своим делом. Такова его политика, и я не видел ни единой причины, в силу которой следовало нарушать протокол. Даже имея на руках столь необычное дело. Капитан действовал в какой-то спешке, и ему едва хватило времени, чтобы одобрить текст пресс-релиза.

Но «немедленно» по-прежнему означало немедленно, и я зарысил по коридору в направлении кабинета капитана. Гвен — одна из самых четких и организованных женщин, когда-либо обитавших на земле, — восседала за своим рабочим столом. Она отличалась такой серьезностью и прямолинейностью, что я никогда не мог устоять перед искушением слегка поддразнить ее.

— Гвендолин, чудесное видение ослепительной красоты! Давай оставим это место и полетим вместе в мою полную крови лабораторию, — сказал я, переступив через порог.

Она кивнула в сторону расположенной в дальнем конце приемной двери и с каменным выражением лица произнесла:

— Они все в конференц-зале.

— Неужели это означает отказ? — не унимался я.

Гвен наклонила голову вправо.

— Вон та дверь. Они ждут.

Да, они действительно ждали. Во главе стола сидел капитан Мэттьюз со стаканчиком кофе в руках и с кислой миной. Вокруг стола расселись Дебора и Доукс, Винс Мацуока, Камилла Фигг и четыре копа — те, что в момент нашего прибытия натягивали ленту по периметру дома ужасов. Мэттьюз кивнул мне и спросил:

— Это — все?

— Все, кроме медиков из «скорой», — ответил Доукс, перестав на время пожирать меня взглядом.

— Это не наша проблема, — покачал головой капитан. — Кто-нибудь поговорит с ними позже. — Он откашлялся и посмотрел вниз, словно там находился текст невидимого другим сценария. — Итак… — произнес Мэттьюз и снова прочистил горло, — произошедшее вчера… мм… событие на… мм… Четвертой улице получило отклик на высочайшем уровне. — Он поднял глаза, и я подумал, что это известие, видимо, произвело на него сильное впечатление. — На самом высоком, — добавил капитан. — Из этого следует, что вы обязаны держать при себе все, что видели, слышали или предположили в связи с данным событием и адресом, где оно имело место. Никаких комментариев, как публичных, так и приватных. — Мэттьюз взглянул на Доукса, тот ответил ему кивком, и капитан продолжил: — Следовательно…

Он вдруг умолк, осознав, что никакого «следовательно» для нас у него не имеется. Капитану повезло: в этот момент открылась дверь, что и спасло его репутацию хорошего оратора. Мы все, как по команде, повернули головы.

Проем двери заполнял здоровенный мужчина в прекрасном костюме. Галстука у него не было, а три верхние пуговицы рубашки оставались расстегнутыми. На левой руке поблескивал перстень с бриллиантом. Вьющиеся волосы уложены в художественном беспорядке. По виду ему можно было дать лет сорок, и время не пощадило его нос. Правое надбровье и бровь мужчины пересекал шрам, а второй шрам тянулся вниз по скуле. Но эти шрамы казались не столько уродством, сколько своего рода наградой и украшением. Он с радостной улыбкой обвел нас взглядом пустых голубых глаз, продолжая торчать на пороге, выдержал театральную паузу, а затем, обратив взор в торец стола, спросил: