Читать книгу "Пятьдесят оттенков темноты - Барбара Вайн"

Иден — в школьном сарафане, с волосами, стянутыми на затылке черной шелковой лентой — засуетилась, намазывая мне бутерброды.

— Три минуты, да?

— Можно пять?

— Ну, разумеется, можно. Но это будет яйцо вкрутую. Ты уверена, что захочешь есть яйцо вкрутую?

Вряд ли, но теперь я уже не совершила ошибку и не стала спорить. Просто сказала, что буду следить за временем и сама вытащу яйцо из воды. Иден, наверное, подумала, что это подходящий момент для начала уроков кулинарии, но Вера сомневалась.

— Она только уронит его на пол. Ты же знаешь, Иден, сколько грязи от яйца. — Не оставив мне времени на возмущение, она повернулась ко мне и сказала язвительным, осуждающим тоном: — Мне очень жаль, что тебе не понравились маленькие часы Иден. Она сама поставила их тебе в комнату, поскольку решила, что они пригодятся тому, у кого нет наручных часов.

— Тебе они не понравились, Фейт? — спросила Иден.

Я не могла вымолвить ни слова. Меня словно парализовало.

— Конечно, не понравились. Это совершенно очевидно. Если бы они ей понравились, она не стала бы выставлять их за окно, правда? Да, знаю, моя дорогая, это невероятно, но уверяю тебя, именно так она с ними поступила. Твои маленькие часы явно не имели успеха. Утром я первым делом спустилась в сад и сразу же увидела их на подоконнике, за окном Фрэнсиса. Хорошо еще, не пошел дождь — больше мне нечего сказать.

Как бы не так! Она принялась подробно описывать часы, словно мы с Иден никогда их не видели, потом строила предположения насчет их цены — пять шиллингов и шесть пенсов или пять шиллингов и одиннадцать пенсов, — вспоминала, когда их купила Иден, в этом году или в прошлом, и где именно, в Колчестере или в Садбери. Иден прервала ее, спросив, почему я выставила часы за окно.

— Просто потому, что они тебе не понравились, да, Фейт?

Неужели они считают меня сумасшедшей?

— Мне не нравится, что они тикают, — сказала я.

— Тебе не нравится, что они тикают? — переспросила Иден таким тоном, будто я призналась в какой-то непостижимой фобии. О моем яйце все забыли — вода с громким бульканьем выкипала, но кастрюльку заслонила облокотившаяся на плиту Иден. — Но ведь все часы тикают, за исключением электрических.

— Я знаю. — Наверное, это кажется нелепым, но у меня на глазах выступили слезы. — Мне не нравится, что они тикают. Я ничего не могу поделать. Я выставила часы за окно, чтобы их не слышать.

— Никогда не слышала чего-либо подобного, — сказала Вера.

— Почему ты не пришла и не сказала нам, что тебе не нравится их тиканье?

— Не хотела вас беспокоить.

— Вне всякого сомнения, лучше было бы побеспокоить меня, — очень мягко и спокойно сказала Иден, — чем портить мои часы.

— Я их не портила. Они идут.

— Нет никаких причин плакать, — сказала Вера. — Слезы тут не помогут. Что у нас с яйцом? Оно кипит не меньше десяти минут.

Иден выудила яйцо и поместила в мою подставку.

— Я предупреждала, что тебе не понравится вкрутую. Бог мой, мне нужно бежать. Посмотрите, который час!

Я осталась с Верой одна. Она несколько минут еще продолжала рассуждать о часах, о ценах на них, о неизбежности тиканья, время от времени отклоняясь от темы и заявляя, что в моем возрасте нельзя быть такой нервной. Тогда я ничего не знала о проекции,[25]но теперь понимаю, что столкнулась именно с этим явлением. Мое яйцо несъедобно. Я должна позволить ей сварить другое. Не способная обижаться, она полагала, что на меня не подействует полученная выволочка. Я вытерла вымытые Верой тарелки. Поднявшись к себе в спальню, обнаружила, что часы исчезли. Куда их убрали, так и осталось для меня тайной, но до самого отъезда они больше не попадались мне на глаза.

Тот мой визит продлился недолго. «Странная война»[26]действительно оказалась странной; поговаривали, что к Рождеству она закончится, и через две недели отец приехал в Грейт-Синдон, чтобы забрать меня домой. Пять месяцев спустя, в марте следующего года, Иден прислала мне перевод на пять шиллингов по случаю дня рождения. Примерно в это же время Вера приезжала на целый день в Лондон и подарила мне две полкроны, так что у меня имелась возможность поблагодарить ее лично.

Я не отправила Иден письмо с благодарностью вовсе не потому, что была ленива, плохо воспитана, не любила писать письма или мне не нравилось получать пять шиллингов. Просто не знала, о чем писать Иден. Мне абсолютно ничего не приходило в голову — кроме слов благодарности. В то время среди моих чувств к ней и к Вере преобладал трепет. Тем или иным способом они унижали меня, и в их присутствии я чувствовала себя ничтожной, безнадежной, не способной ни в чем с ними сравниться. Если я напишу, то с письмом обязательно будет что-то не так. Или грамматические ошибки, или неразборчивый почерк, или неправильно написанный адрес. Конечно, я писала Иден и раньше, всегда подписываясь «с любовью от». Может быть, теперь, после того, как мы так много времени провели в обществе друг друга и я получила столько уроков, практических и метафизических, относительно образа жизни, это нужно изменить? Может быть, следует завершать письмо фразой «люблю», «обожаю» или — вследствие ее явного разочарования во мне из-за часов и многих других вещей — употреблять более сдержанное, «с уважением»? Я не знала и поэтому решила промолчать.

Возмущенное письмо Иден отец получил месяц спустя. Оно его очень огорчило. Думаю, испортило настроение на весь день.

— Я бы хотел, чтобы ты написала Иден. — Он ограничился этой фразой, но повторил ее несколько раз, а потом прибавил: — Теперь ты напишешь Иден, правда?

Я так и не решилась. Тот инцидент меня очень расстроил. Разумеется, теперь я уже никогда не смогу взглянуть в лицо Иден или заговорить с ней, думала я, а что касается сестринских отношений, то об этом не могло быть и речи. Письмо отдалило нас друг от друга, и мне поначалу казалось, что оно удвоило шестилетнюю разницу в возрасте. В то время я считала себя неудачницей, неумехой, а их образ жизни — почти недостижимым стандартом.

Я думала… да, я много думала о них. В моем воображении они никогда не менялись, жили все той же размеренной жизнью в приятно пахнущем, безукоризненно чистом доме, поглощали огромное количество еды за чаем, шили и вышивали, целовали друг друга перед сном — две утонченные дамы, которые вели себя как настоящие женщины. Когда-нибудь, если очень постараюсь, я смогу сравняться с ними, стать такой же, как они, быть принятой в их общество.