Читать книгу "Богам – божье, людям – людское - Евгений Красницкий"

Ситуация была знакомой и обросшей, за месяцы муштры лесовиков, рецептами противодействия. Мишка выбрал из этих рецептов самый жесткий – Овен охнул сквозь сжатые зубы и слегка скособочился, получив по ребрам прикладом самострела.

– Имя!

– П… Пахом.

– Доложить, как положено!

– Младший урядник седьмого… – Пахом сплюнул на землю кровью из разбитых в драке губ, – седьмого десятка Младшей стражи Пахом.

– Младший урядник Пахомий, ратник Амфилохий, снять доспех!

Августовский денек был солнечным, ребята, упражнявшиеся на штурмовой полосе в кольчугах и шлемах, только тем и спасались, что дул довольно свежий ветер. Мишка решил, что обдуваемые ветром потные тела остынут быстро, а вместе с телами остынут и страсти, поэтому, дождавшись, когда Пахом и Ложка стащат с себя поддоспешники, приказал им снять и насквозь мокрые рубахи.

Прошелся туда-сюда перед строем, вглядываясь в лица, и ничего, кроме интереса по поводу: «что это такое придумал боярич», – не заметил.

«М-да, сэр, с первым набором было намного легче, удружила Нинея с личным составом. Хотя, с другой стороны, делать воинов из смирных да послушных – несомненно, жертвовать качеством. Но проблем…»

Заметив наконец, что Пахом зябко повел плечами – контраст между жарким поддоспешником и обдуваемой летним ветерком потной кожей был слишком велик, – Мишка решил, что должный эффект достигнут, и заговорил снова:

– Из-за чего подрались?

В ответ – молчание.

– Отрок Амфилохий, из-за чего подрались? Отвечать!

– Я б его уже давно, если бы их не двое было…

«Понятно, конфликт притащен с собой из дома. Видимо, дрались уже не раз, но у Ложки не имелось старшего брата, который в случае нужды приходил на помощь. А здесь старший брат Пахома оказался урядником, значит, Ложке рассчитывать на справедливость не приходилось, скорее наоборот, обиды продолжали накапливаться. Случай запущенный, слова о воинском братстве в одно ухо влетают, в другое вылетают».

– А ты что скажешь? – Мишка посмотрел на Пахома. – Нечего на брата пялиться, своей головы нет?

– Этот упырь, – Пахом снова сплюнул кровью, – уже лет пять лишних на свете живет. Пора кончать.

«И таким мы даем в руки оружие? Ну уж нет! Говоришь, пора кончать? Вот сейчас и кончим, прямо здесь».

– Отрок Амфилохий, все еще хочешь убить Пахомия?

– Хочу! – Ложка тоже сплюнул кровью из разбитого рта. – И убью!

– А ты, Пахомий…

– Считай его уже покойником, боярич, – перебил Мишку Пахом. – Дня не проживет, змей подколодный.

– Будь по-вашему. – Все взгляды тут же сошлись на Мишке, таких слов от него никто не ожидал. – Сейчас дам вам по кинжалу и можете друг друга резать, но запомните два моих условия: поединок – до смерти, а победителя я пристрелю. – Мишка обещающе повел туда-сюда заряженным самострелом. – За убийство отрока Младшей стражи – смерть!

В воздухе повисла тишина, все ошарашенно смотрели на боярича. Джека Лондона, разумеется, никто из присутствующих не читал, и подобное условие поединка казалось совершенной дичью.

– Повторяю: победителя убью сам! Если ученики Воинской школы так ненавидят друг друга, что готовы умереть ради того, чтобы убить, ни о каком воинском братстве между ними не может быть и речи. А нам такие воины не нужны!

Мишка немного помолчал, дожидаясь, пока его слова будут поняты и усвоены, затем продолжил:

– Отрок Пахомий, не передумал?

Пахом опять зыркнул в сторону старшего брата, но никакого совета не получил, да и какую помощь мог оказать ему Борис в сложившейся ситуации?

– Нет, не передумал!

Особой уверенности в голосе парня не было, одно упрямство и еще, как показалось Мишке, надежда на то, что Борис что-нибудь придумает.

«Привык чуть что за спиной старшего брата прятаться. Как следствие – неумение самому отвечать за собственные поступки. Что ж, будем надеяться, что у второго голова варит лучше».

– Отрок Амфилохий, не передумал?

– Нет!!!

Вот здесь ни малейшей неуверенности не было. Похоже, братцы так достали парня, что он готов был поставить на кон жизнь ради того, чтобы рассчитаться за все разом.

«Блин, не катит Джек Лондон. Там были опытные, битые жизнью мужики, не раз ходившие по краю и знавшие, что такое смерть. А эти наверняка по-настоящему и не понимают, что вот прямо сейчас умрут. Что же вы творите, сэр? То, что и обязан, как бы дико это ни звучало! Прямо сейчас в крови и муках должен родиться неписаный закон – «Свой неприкосновенен. За убийство своего – смерть!» Одними словами и увещеваниями это не создается. Наказаниями, даже самыми строгими, – тоже. Непререкаемая истина должна быть наглядной и осязаемой. Амфилохия жаль, Пахома – нет. Если еще и братец сунется… тоже не пожалею. Позже эта кровь десятки жизней сохранит».

– Всем отойти! – Строй «курсантов» заколебался, но несколько шагов назад ребята сделали только после того, как Мишка угрожающе дернул в их сторону самострелом. – В любого, кто сунется, стреляю без предупреждения!

– Боярич, дозволь обратиться! Урядник…

– Заткнись! – Мишка направил самострел в сторону Бориса. – Раньше надо было думать, когда ты свой десяток до такого дерьма довел! Пахомий, Амфилохий, последний раз спрашиваю: не передумали?

– Нет! – В голосе Амфилохия слышался тот самый гибельный восторг, о котором через много веков споет Владимир Высоцкий. – Не передумал!

Пахом снова оглянулся на брата, и Борис не выдержал:

– Он передумал! Боярич, он передумал!

– Молчать! Не тебя спрашиваю! Пахомий, твое слово!

Пахом наконец-то испугался. Не поединка до смерти и не Мишкиного самострела. Впервые в жизни он лишился возможности прикрыться от опасности старшим братом. Оказалось, что это страшно. Мишка было подумал, что он сейчас откажется от поединка, но…

– Нет…

Трудно было понять: отвечал ли Пахом на Мишкин вопрос или просто попытался протестовать против сложившейся ситуации. Ни жестом, ни какими-нибудь словами он этого не пояснил. Тянуть больше не было смысла, и Мишка принял решение. Вытащив два кинжала, он швырнул их под ноги Амфилохию и Пахому, после чего в полный голос объявил:

– Поединок до смерти! Победитель будет казнен на месте за убийство отрока Младшей стражи! Начали!

– Стойте… – подал голос Борис, но было уже поздно.

Амфилохий, видимо, слишком долго копил обиды и ненависть. Пока Пахом как-то нерешительно тянулся рукой к кинжалу, Ложка, мгновенно нагнувшись, схватил оружие и, не разгибаясь, метнул его в противника. Кинжал вонзился нагнувшемуся Пахому слева от шеи в ямку над ключицей, и парень застыл в согнутом положении, так и не подобрав свое оружие. Амфилохий же, рыбкой метнувшись к противнику, схватил его кинжал и развернулся к уряднику Борису – одной жертвы ему было явно недостаточно. В этот момент ему в затылок врезался болт из Мишкиного самострела. Выстрел с расстояния в несколько шагов пробил голову навылет, и в сторону зрителей полетели брызги крови и мозга.