Читать книгу "Идиотизм наизнанку - Давид Фонкинос"

У меня всегда была слабость к халяве, он нащупал слабую струну. Когда какие то идиоты запихивают в почтовый ящик бесплатные пакетики с чаем, можно не сомневаться: я заберу все подчистую. Я сдался. А Конрад с важным видом обнял Мартинеса и стал расспрашивать про обезьяну. Мартинес объяснил, что после вчерашнего инцидента он отправил ЛеннонаМакКартни в швейцарскую клинику. Это заведение с прекрасной репутацией, которое специализировалось исключительно на лечении психических расстройств противников «Роллинг Стоунз». Их заставляли прослушивать псевдошлягеры в гомеопатических дозах, а потом постепенно приучали к внешнему виду Мика Джаггера. Мартинесу повезло, и он сумел забронировать место для своей обезьяны, исключительно по блату, потому что у них длиннющая очередь из желающих попасть туда. Именно поэтому ему одиноко, сказал он, понурившись. Меня раздражал его артистизм, наигранные эмоции. Однако так легче в это поверить, утешать проще, чем обвинять в лицедействе. К тому же я не поскупился на кофе. Но Мартинес пил только чай, знаете, в моем возрасте, сердце… кофеин; я предложил ему на выбор разные сорта фруктового чая, но, поскольку он принялся привередничать, я взглядом пожурил его. Парвеню обладают неприятной чертой — они склонны забывать о пережитых неприятностях, а у этого к тому же не хватало такта хотя бы сделать вид, что ему трудно приспосабливаться к новым условиям. В любую минуту, Мартинес, я мог отправить тебя домой, несмотря на то что ты развлекал Конрада своими трюками.

Это так, я не сдерживался, смеясь до слез, чтобы Конрад получил удовольствие от представления по полной программе. Я уже заметил, что он смеется, но еще не уловил полную картину смеха. Языка смеховых жестов, так сказать. Я не видел ничего трогательнее, чем его тело, сотрясающееся от смеха, когда он хлопал в ладоши после каждого убогого фокуса. Я быстро приступил к расспросам, которые можно было счесть своего рода отклонением от темы: как удалось Мартинесу проникнуть в наш буржуазный дом? В чем его секрет? Я никоим образом не мог предположить, что он нажил состояние такими жалкими трюками. Или же он сколотил состояние на гнилых помидорах. Чем больше я наблюдал за его дешевыми ухищрениями уличного фокусника, тем меньше верил во все эти гала концерты, шапито и автографы в деревне. В его славе было что то подозрительное. Ему повезло, что я пребывал в состоянии душевного кризиса, поскольку в период бездействия с меня стало бы вплотную заняться расследованием из одного только желания вывести его на чистую воду. Конечно, он смешил Конрада, и таким образом наша квартира наполнялась жизнью. Я не мог питать неприязнь к человеку, который доставлял удовольствие Конраду, даже несмотря на то, что моим первым чувством, не могу этого скрыть, была легкая ревность. Мне решительно не нравилось делить с кем то Конрада. Однако он не был моей собственностью; в любом случае он принадлежал роду человеческому. Но я чувствовал себя в ответе за него, я считал себя вправе решать, что для него хорошо, а что плохо. И примитивным проделкам этого самозванца скоро будет положен конец. Нам с Конрадом предстояло сделать тысячу вещей. Но, увы, я становился зависимым от его удовольствий. Чем сильнее он веселился, тем более слабела моя решимость прервать его радостное возбуждение, выступив в роли кайфолома. Чтобы привлечь Конрада на свою сторону, я был вынужден вместе с ним аплодировать цыгану, незаконно оккупировавшему мою гостиную.

Случилось нечто странное. Пока я думал обо всех этих гнилых помидорах, которых заслуживал Мартинес, Эглантина, под тем же предлогом что и накануне, неожиданно оказалась по соседству: ходила по магазинам и воспользовалась случаем купить нам помидоры, чтобы приготовить кишлорен.[13]Я превращался в экстрасенса помидоров, но не продолжил рассуждения за отсутствием доказательств. В конце концов, заглянув поиграть с малышом, служанка вывела меня из затруднения. Она, несомненно, должна была вырвать его из щупальцев лжеартиста. Мерзавец отчаянно боролся, не желая сдаваться, размахивал картами, чтобы удержать внимание Конрада. Но Эглантина покажет ему свежие помидоры. Они будут резвиться на кухне, они займутся их приготовлением. Конрад едва не вывихнул себе шею, мне следовало рассердиться или, скорее, научиться сердиться, поскольку до этого я ни разу не осмеливался переступить эту черту. Короче, я молча злился. Двое сумасшедших обменивались своими маразматическими доводами, чтобы перетянуть Конрада на свою сторону. Приготовить помидоры или поиграть в карты, вот в чем вопрос. Словно двое извращенцев эксгибиционистов старались предъявить сокровенное или, что еще хуже, угостить детей леденцами, поджидая их у школьных ворот. И если Конрад, натура крайне чувствительная, не испытывал никаких затруднений, когда дело доходило до выбора между вещами, то он просто не мог сделать этот выбор между предложениями, исходившими от людей. Я принял решение за него, чтобы прекратить мучения бедолаги. Если не я, то кто же тогда о нем позаботится? Эти двое эгоистов приходили в возбуждение только от собственного удовольствия. Было воскресенье, я играл в великодушие. Я пообещал Мартинесу второе отделение днем и походя воззвал к нему, требуя, чтобы он приложил усилия артистического толка, дабы потом не удивляться, если зрители переключатся на другой канал. Я отвел Конрада на кухню. Мы приготовили киш, испытывая радостное чувство, что инцидент исчерпан с такой легкостью. В присутствии Конрада прошлое умирало со скоростью настоящего.

Я слышал, как Мартинес поплелся в гостиную, но потом оттуда не доносилось ни звука. Я предполагал, что ему, доходяге, нужно отдышаться: чем старше, тем больше требуется передышек. Не угадал! Он, приплясывая, выкатился на кухню:

— Только что столкнулся с прелестной барышней, которую вчера не видел… лакомый кусочек, черт возьми! Было время…

— Стоп!

— Вот именно. Стоп. Избавьте нас от комментариев…

Им пришлось меня успокаивать, поскольку тут я не выдержал. Мартинес покраснел как помидор, я его простил, в конце концов он был не виноват. Откуда ему знать? Мне же, потерпевшему поражение, хотелось проявить великодушие. Я думал о крахе своего плана. Разумеется, теперь Тереза начнет действовать, составит вариант сметы; любой квартирант, собирающийся съезжать, только и ждет, когда соседи допустят какую нибудь оплошность. Я уже видел ее в действии. Наверняка она уедет за границу; при виде Мартинеса так и хочется отправиться в изгнание, ну просто настоящий спасайся кто может. Нужно просто посадить его на границе, чтобы свести на нет любые поползновения незаконного ее пересечения. А у меня не было сил идти к Терезе с объяснениями, что произошла ошибка. Когда первые впечатления ошибочны, они оставляют неизгладимые следы; невозможно поверить в невиновность того, кто считается преступником. Мартинес считался соседом по дому. Слюна подступала бесперебойно, как слова у тех адвокатов, которые умеют без подготовки произнести речь на суде, слова повисали в тишине. Кроме того, я ощутил легкое возбуждение. Слабость отразилась на моей соматической нервной системе.

В дверь позвонили. Я же говорил, повторение на бис, этот уикенд был почти декалькоманией, зеркалом между субботой и воскресеньем. Это был Эдуар. Прежде чем он зашел в комнату, я подумал, что с тех пор, как мы были с ним вдвоем в этом дурацком летнем лагере, мне ни разу больше не доводилось видеть его два дня кряду. Мы приближались к развязке. Достаточно было взглянуть на его лицо, полное сострадания, чтобы мне стало ясно: я очень плох. Наверное, это и есть повод, чтобы видеться два дня подряд. Начинаешь безумно волноваться, только когда видишь, что другие волнуются за тебя. И волнение даром не проходит. Если люди считают, что я болен, значит, я действительно серьезно болен. Для такого вот состояния пониженной активности, предсмертных минут, для того, чтобы отвлечься перед концом, и придумали это понятие — друг. Эдуар напоминал зачитанный журнал в зале ожидания. Я посмотрю на него и подумаю, до чего же быстро летит время, а значит, и мода. И меня впустят, это самый лучший момент, когда заходишь, ожидая, что для тебя найдется что то особое, чтобы ты мог отличаться от остальных. Уродство вызывает тихую жалость в глазах окружающих. Лучше бороться со смертью, хотя все равно проиграешь, но все же, как знать. У смерти тоже есть свои слабости, она тоже все таки имеет право на существование.