Читать книгу "Крик коростеля - Владимир Анисимович Колыхалов"

вам подсобить не успел.

— Константиныч, постряпать, может, чего? — спросила довольная похвалой Агафья Мартыновна.

— Сотвори-ка пирог. Да щей пожирней навари? Я после бани бываю, ты знаешь, жоркий.

В одиночку париться Старший Ондатр с некоторых пор остерегался. В таком деле лучше найти компаньона. Но из мужчин в ограде их дома не было никого. Тогда он пошел звонить знакомым по телефону, и тоже напрасно. Махнул рукой и отправился в парилку один…

Это с прошлой зимы Александр Константинович париться начал сдержанно, прислушиваясь к тому, что с ним происходит, когда веником себя взбучиваешь. Стало закладывать уши, в голове гуд, будто вокруг осы вились и жужжали. Но если перетерпеть, боль проходила, словно где-то открывался клапан: кровь отливала от головы, сразу делалось бодро, легко.

Прежде тяжести от парной Бобров никогда не испытывал. Все началось с прошлогоднего марта.

Бобров собрался лететь в тайгу на большое белорыбное озеро, проверить там, нет ли замора — не дохнет ли подо льдом рыба от нехватки кислорода. Вместе с ним должен был отправиться и Фролкин, но Ника в самый последний момент увильнул. Александр Константинович видел, что начальник от этого дела отлынивает, запальчиво выговорил ему и сел в «Ми-4». Было жарко, и он распахнул полушубок на все пуговицы. Машина готовилась к взлету: то поднималась чуть-чуть, то приседала, как бы топталась на месте. Мешал боковой ветер. Поблизости от вертолетной площадки лежали бочки со смазочным маслом: выгрузили, а отвезти не успели. «Ми-4» как-то неловко попятился, задел хвостом за бочку — раздался грохот, машину дернуло резко вверх, она поднялась и стала вращаться… В Боброве сработал опыт десантника, он бросился к двери, вырвал «с мясом» замок, распахнул выходное отверстие и вывалился наружу, растянув во всю силу рук полы своего полушубка…

Очнулся в сугробе, рядом с бочками, что стали причиной аварии. Ломило глаза, боль отдавалась в плече. Возле толпились люди… Неподалеку лежал вертолет с обрубленным хвостом, искореженными винтами. Над ним вился смрадный коптящий дымок… Экипаж уцелел, и это было похоже на чудо…

Долго ходил по врачам, а когда почувствовал, что нормальное состояние вернулось к нему, велел истопить баню. Парная ему запрещалась, но он не хотел так легко соглашаться с предписанием медиков. Как все люди, они ошибаются и вдобавок страхуют себя. Хорошие привычки бросать резко не стоит. И Бобров с каждым банным днем убеждался, что прав.

После парной с удовольствием пился резкий, холодный квас! В эти минуты думалось, что лучше напитка на свете и нет, если варят его умелые руки, такие как у Агафьи Мартыновны.

В просторном халате, с махровым полотенцем на шее, Старший Ондатр прохаживался по комнате, вытирая с лица обильно стекающий пот, неторопливо обдумывал, какой оборот может принять дело с пойманной троицей. Дружно живут эти начальственные мужи, спаянно — ватагой на браконьерский лов ходят. Ника Фролкин ходил накануне бить челом Смагину, просил его раскрыть кражу на «Гарпуне», найти дорогой бинокль. И тот постарается, если захочет, у Смагина нюх толкового сыщика. Но капитан милиции сам попался теперь с поличным, да еще себя вел крикливо, грудь выпячивал. Конечно, скандал замять попытаются, умаслить, уластить бассейновую управу. Ника открыто признался Боброву, что мирный исход ему очень желателен, потому что он заодно с Глушаковым зависим от Смагина и вдобавок боится его: тому хорошо известно, где и когда Фролкин рыльце в пушку замарал. Да, заварилась похлебка! И кстати она, и ко времени…

Бобров уловил за спиной мягкий шорох шагов: дочь несла отцу накопившуюся за эти дни почту.

8

Читать Старший Ондатр любил смолоду, с годами завел несколько полок с книгами и журналами, а в газетах ценил фельетоны. Память его хранила имена тех, кто особенно остро умел «задирать против шерсти».

И как задирали бывало! Не успеют выставить напоказ какого-нибудь лихого брандмейстера, глядь, а его уже нету на том месте, где недавно еще сидел водокрутом. Попасть в фельетон боялись и в силу печатного слова верили.

Но замечал Бобров, как сатира мельчала, тускнела и, можно сказать, попала в ту книгу, куда заносят исчезающих или исчезнувших представителей флоры и фауны. Фельетонисты стали стрелять весьма редко и стреляли бекасинником: ни вреда особенного, ни урона пальба их не приносила. Какой-нибудь фельетонный герой-мошенник отряхнется от мизерно мелкой дроби, прочихается от пороховой гари, выжмет в платочек нос, и, оставшись таким образом целым и невредимым, в лучшем случае перемещенным от одной злачной кормушки к другой, продолжает с удвоенной прытью набивать собственные карманы «нежатым пшеном». Шуму о казнокрадах и расхитителях кругом хватало, а проку ни на волос не было. Зло множилось, хомяки плодились. Да и как не плодиться, не множиться, если в самих министерствах чиновники мздоимствовали один другого чище и хлеще! Конечно, кое-кого из них иногда уличали, карали, но впечатление от этой борьбы складывалось такое, будто искоренялось зло стыдливо и не всерьез, тишком-шепотоком, мол, какая семья живет не без урода. Себя ли боялись, или со стороны кого.

Долго творились дурные дела и делишки, но есть терпению предел, и он наступал. Еще бы промешкать чуть-чуть, то увязли бы не по колено, а по уши. И вспомнилось тут Боброву давно прочитанное: «Чудище обло, озорно, стозевно и лайет».

Теперь на борение со злом рать надвинулась. На свет божий стали вытаскивать целые легионы самых разномастных преступников, и столь их, когда-то сокрытых и алчущих, повылазило на обозрение разгневанной публики, что газеты едва успевали оповещать во весь голос о том, где, когда и кого разоблачили, какому предали суду. К Боброву подступила от изумления икота: сколь жулья развелось матерого, бог ты мой праведный! И еще думалось честному человеку: одолимо ли это все, достанет ли сил смахнуть голову мерзопакостной гидре? И рикошетом являлось иное сомнение: а надо ли брать за горло медвежьемысских ловчил? Ведь такими они казались теперь Боброву маленькими в сравнении с теми, о ком возглашали со сцен и на площадях. Где-то — киты-воротилы, а здесь — саранча мелкотравчатая, баловни фортуны. Ну велик ли, подумаешь, грех, если пять весен кряду медвежьемысский прокурор использовал вертолет для гусиной охоты! Попутно слетал, да попутно назад возвратился. Правда, потом ему это понравилось, и он уже стал палить по гусям прямо в воздухе, настигая крикливый клин на вертолете. «Озорство» районного прокурора высветилось, служителя Фемиды журили в инстанциях, и… препроводили на ту же роль в другой район, с окраины северной в южную. Иные были тогда времена, начальство начальству мягко стелило, и