Читать книгу "Остров тысячи тайн: невероятная история жизни двух ученых на необитаемом острове - Джилберт Клинджел"

к западу. Ближайший проход, сказал Дэксон, находится в трех милях отсюда, возле островка Шип-Кей. И если прилив стоит достаточно высоко, там можно будет найти безопасное место для стоянки.

Мы с беспокойством поглядывали на небо; тучи все росли и росли, застилая горизонт. Вскоре раздался гром, его раскаты, то затихающие, то нарастающие, пронеслись над самой водой. Наконец при вспышке молнии мы разглядели невысокие очертания Шип-Кея, маленького островка, лежащего рядом с Инагуа. Барьерный риф заканчивался у самого острова и возобновлялся с другой его стороны. Сколько мы ни напрягали зрение, мы не могли обнаружить ни малейших признаков прохода, но Дэксон, по-видимому зная, что к чему, правил прямо на риф. Мы долго плыли в темноте, затем при вспышке молнии перед нами мелькнул риф. Волны набегали на него и разбивались в мельчайшую водяную пыль.

– Надеюсь, малый знает, что делает, – прошептал Колман. – Хватит с меня рифов на ближайшее время.

Подпрыгивая на волнах, лодки подходили все ближе и ближе к берегу. По воде зашлепал дождь; налетел порыв холодного ветра и тут же стих. Новая вспышка молнии осветила риф – он был не более чем в пятидесяти футах от нас – и по-прежнему никаких признаков прохода. Но Дэксон продолжал идти прямо на берег. Он немного переложил румпель, и при вспышке молнии мы увидели, что нос лодки направлен прямо на небольшую пальмовую рощицу на берегу. Теперь мы плыли очень медленно, так как ветер стих совершенно. При следующей вспышке молнии мы увидели, что между нами и рифом – три гребня волн, потом осталось два, и только в последнюю минуту, когда, казалось, мы вот-вот разобьемся о рифы, открылся крошечный просвет, в который бурным потоком хлестала пена. Волны ходили тут вовсю, и при вспышках молнии мы могли разглядеть широкие ветви кораллов, торчащие из воды[15]. На мгновение лодка словно повисла над проходом, а затем вместе с клочьями пены плавно скользнула в лагуну.

– Ух! – вздохнул Колман, когда мы почти без сил опустились на палубу. – Ну и ночь!

Мы ожидали, что шторм разразится с минуты на минуту, но словно разочарованные тем, что нам удалось укрыться, тучи рассеялись. Выглянула луна. Однако приключения на этом не кончились – не успели мы поздравить друг друга с таким счастливым оборотом дела, как крепко сели на песчаную мель. Мы толкали лодку вперед и назад, ругались на чем свет стоит, но все без толку. Дэксон устало вздохнул, пробормотал что-то насчет прилива и уселся на палубе. Вскоре он уже спал, мотая головой из стороны в сторону, в такт легкой качке. Родственники последовали его примеру, улегшись прямо на голых досках, и их дружный храп разнесся над покрытой рябью лагуной.

– Не поспать ли и нам? – сказал я Колману и спустился в трюм – единственное место, где можно было укрыться от ветра…

Меня разбудили голоса и топот ног на палубе. Напротив, на своем парусиновом ложе заворочался Колман. Было очень жарко, я весь вспотел. Кругом темно, хоть глаз выколи, воняло тухлой рыбой и гнилой водой. Я растолкал Колмана. Он пробормотал что-то насчет «идиотов, которые не дают людям спать», и пополз к люку. Мы выбрались на палубу. Еще не рассвело, над водой висел легкий туман, сквозь который доносился шум прибоя. Дэксон уже стоял у румпеля.

– Где мы? – спросил я у Дэксона.

– В заливе Мен-ов-Уор, – проворчал он. – На восходе будем в Метьютауне.

Слипающимися от сна глазами мы обвели смутно видневшийся берег и усеянное звездами небо. Смотреть было больше не на что, разве только на волны, которые с шипением скользили вдоль борта. Колман лег среди груды тел возле румпеля, а я устроился у мачты и, должно быть, вздремнул, потому что, когда снова открыл глаза, небо на востоке посветлело.

Метрах в ста от берега виднелся высокий утес, у которого лениво, словно устав от ночного штиля, плескался прибой. Мы обогнули мыс и направились на юг. Над горизонтом криво висел Южный Крест. Дэксон кивнул в его сторону и пробурчал:

– Метьютаун.

Сначала не было видно ничего, но потом в серой мгле замаячила масса домов. У самого берега высился большой квадратный дом с красными ставнями, позади него – еще несколько строений с длинными флагштоками, похожими на мачты разбитого, потерявшего паруса корабля. Рядом виднелись какие-то высокие тощие деревья, в которых благодаря причудливым формам мы признали казуарину[16]. Между ними также теснились дома всевозможных размеров – самые маленькие из них представляли собой однокомнатные лачуги с крышей из пальмовых листьев.

Внезапно утреннюю тишину разорвал страшный грохот. С пустынных улиц донесся лязг металла, ужасающие звуки труб и звон колоколов. Грохот становился все громче, словно переходя с одной улицы на другую. Мы вскочили.

– Что за черт! – воскликнул Колман. – Что там происходит?

Меж тем шум усилился и перешел на ту улицу, где стоял дом с красными ставнями. Появилась пестрая группа людей, веселая темно-коричневая толпа, которая пела, махала флагами, била в барабаны и котелки, звенела огромными бубенцами, бренчала на каких-то струнных инструментах и орала во все горло. Она двинулась по набережной, прошла квартал, другой и повернула вглубь острова.

– Что, демонстрация? – спросили мы Дэксона.

– Нет, сэр, – ухмыльнулся он. – Встречают Рождество.

– Рождество! – ошеломленно повторил Колман. – Вот тебе и на! Про него-то я и забыл!

Я засмеялся, вспомнив о других Рождествах, о долгих пасмурных днях в северных странах, где выпадает много снега и сосны темнеют на его фоне, о теплых каминах, у которых собираются семьи. Я вспомнил о Святках в заброшенном городке на Гаити, где я и единственный во всем городе белый потащились высоко в горы, через зону пальм к холодным вершинам, чтобы привезти сосну его детям. Я улыбнулся, вспомнив, как на ней вместо игрушек висели раскрашенные тыквы и груши и как этот человек делал блестки из фольги от папиросных коробок. И опять я улыбнулся, вспомнив, как удивились рожденные в тропиках дети, увидев странное дерево, которое растет на высоте больше километра. Отовсюду приходили крестьяне, чтобы посмотреть на это зрелище – сосну, украшенную красными, синими и золотыми блестками. Мне вспомнилось еще одно Рождество, когда, покинув семейный очаг, погрузив в байдарку топор, одеяло и палатку, я поплыл к центру Большого восточного болота. И хотя в тот день дул ветер, валил снег и земля была усыпана бурыми листьями, это было самое мирное Рождество в моей жизни. Я ощущал спокойное довольство оттого, что кругом меня леса и луга, что поет ветер, кружатся снежные хлопья и шелестит сухая болотная трава. А однажды