Читать книгу "Сон негра - Даниил Юрьевич Гольдин"

и обвисает.

В ладонь впились обломанные ребрышки. В пальце пульсирует боль. Но это все успокоение после его крика. Пусть хоть всегда так. Пусть.

Укладываю мертвого щенка на руку и ощупью отползаю туда, где, мне кажется, должен быть матрас. Холодный шершавый бетон. Шаг, другой. Еще. Не могу нащупать. Надо добраться до стены, любой. Там уже сориентируюсь. Еще шаг. Два. Три. Ничего. Потянуло сыростью. Я продвинулся еще вперед, и рука оперлась на что-то податливое, мягкое и мокрое. Земля. Или навоз. Может быть, я влез в компостную яму, и даже не чувствую уже запаха.

Здесь я не могу похоронить щенка. Дальше сапоги вязнут в месиве, приходится встать и выдергивать их по очереди. Они с чавканьем возвращаются ко мне. Пару шагов назад – снова бетон. Разворачиваюсь влево. По моим представлениям я должен был бы упереться в стену на расстоянии вытянутой руки. Действительно нашариваю что-то шершавое, твердое, покрытое глубокими бороздами. Провожу ладонью – крошится. Я знаю это ощущение. Царапает кожу, сыплется. Кора дерева.

Подбираюсь вплотную – нога вновь вступает во что-то мягкое, упругое. Я осторожно опускаюсь на корточки, глубоко дышу, успокаиваю себя, но дрожь возвращается. Боюсь, что снова наступил на животное, но это только матрас. Где-то в нем разрыв. Сквозь него поролон вылезает.

Я опускаюсь на матрас. Он весь пропитался влагой. Моя одежда тоже мокнет, но здесь тепло. Даже дышать тяжко. Душно.

Держа руку на дереве, чтобы не потерять единственный ориентир, я устраиваюсь на матрасе полулежа. Кладу трупик рядом и исследую периметр своего плота. Он покачивается, будто под ним только вода и никакой суши. Свободная рука и правда черпает только воду. Но как же тогда торчит дерево прямо тут?

На меня нападает скука. Чем себя занять? Чернь вокруг. Ни бумаги, ни ручки. Я помню, что листок остался на столе. До него можно дотянуться с матраса рукой. Хотите проверить мои бумаги? Конечно-конечно. Но сколько я ни шарю – пустота. Только матрас опасно накреняется, топит в воде углы, когда я облокачиваюсь на край. Бульк. Бульк.

Что-то выпало у меня или откуда-то пришло ощущение потери. Я не стал заботиться о том, чтобы закатать рукав, запустил руку в воду в поисках пропажи. Рукав отяжелел и потянул вниз. Я с трудом вытащил конечность, упираясь в матрас ногами и больной рукой. Шлеп. Из пальцев выскальзывает что-то. Шуршат страницы. Это мой томик? Как некстати я забыл его на полу. Может об этом мне нужно стихи написать? Где нет ни Бога, ни праздных радостей. Где упряжь прошлого стоит в стойле. Сносные стихи – обычно фристайл. Из свободы редко выходит что-то хорошее.

Дрянь. Но ломоты нет. И палец уже не болит. Обтираю руку о сухой полог плаща, нащупываю томик и укладываю его наощупь в центр матраса. Где посуше. Там ему самое место.

Я вспоминаю о дереве, ползу к нему, но его нет. Мой матрас дрейфует. Тук-тук – бьются об него маленькие волны. Тук-тук. Тук-тук. Щенок остался со мной. Я нахожу его тельце сразу, будто он сам заполз под мою руку. Тельце уже твердеет. Я трогаю его крохотную лапку, перебираю ее между пальцев. Она плохо гнется.

Скучно и очень тихо. Только вода: стук-стук. Я складываю ноги по-турецки. Мой зад продавливает матрас, там образуется озерко. Пытаюсь сложить пальцы так, как складывал Белый. Не получается – мешает сломанный безымянный палец на левой. Я чувствую, как легко соприкасаются подушечками средний и мизинец. Но сломанный полусогнут. Пытаюсь распрямить – больно. Так сойдет. Не утечет ки через пальцы мертвого. Тук-тук, плюх-плюх.

Вдох – выдох. Пусть стихи сами ищут меня. Я устал. Вдох – выдох. Буду сидеть тут и дышать. В луже. Вдох – выдох. С дохлым щеночком. Вдох… И только наблюдать. Ни о чем думать не буду. Вдох-выдох. С потолка капает. Прямо на лоб. Кап. Кап. Кап. Кап. Прямо в центр. Я смещаюсь в сторону. Выдох. Снова гулкое «кап-кап». Струйка стекает по хрящу носа.

Кажется, мой плот теперь в пещере. Каждый звук отдает сырым эхо: кап-бпляк, бульк-лоп. Приплыть бы куда-нибудь.

Снова пытаюсь дышать, но назойливые капли отвлекают. Я не слышу, капают ли они еще куда-то. Кап – напиши, кап – стихи. Кап – сам Государь просит. А Государь – батюшка. Под его крылом расцветешь. И богатство тебе, и власть над умами, и благодарность народная, и слава вечная. А надо от тебя – всего-то один гениальный стих. И ничего больше. «Всего-то о…» – я нерешительно крикнул в темноту и умолк – эхо ответило мне где-то совсем рядом, будто руку протяни – стена.

Но стены нет. Не дотягиваюсь. Только кап-кап, снова на лоб. А цилиндр потерял. У старухи оставил, видать. Где она сейчас? Может, я к ней и плыву?

Матрас поворачивается вместе со мной, подчиняется завихрениям в воде. Теплая всегда вверх, холодная – вниз. Всегда так. Конвекция. Это ведь поэтично. Вода в воде плавает, перемешивается. Можно про такое стихи написать: просто про воду. Как она себе там. В темноте плеск-плеск. А что ниже – не ведать. Толща. Тихая такая, убаюкивает. Свернуться калачиком, уши водой заложит, и не слышно ничего вовсе. Если только кто веслом по воде шлепнет – но где уж там я буду. Опущусь на дно сонно, между коряг да камней пристроюсь, а белые рыбы меня укроют. С усами обязательно.

Могут о таком стихи быть? Могут. Но зачем стихи-то? И так глаза слипаются. Про что еще могут быть?

Я еще раз нащупал щенячье тельце. Оно совсем отвердело, и стало наощупь как чучелко. Хотел его в воду швырнуть, но стало сразу очень тоскливо и стыдно за себя. Глажу трупик, положив его на ладонь. Пух у него мягкий. Там, где не слипся и не стал засохшей коростой. Чешу его ногтем по голове. Наклоняюсь и касаюсь губами его макушки. Прости меня, малыш.

Водворяю его на место. Надо похоронить. И имя дать, наверное. А я даже не знаю, мальчик ты или девочка. Пощупать, что ли? Нет. В конце концов, какая разница: мужское имя, женское имя. Аполлон. Надежда. Афродита. Азраэль. Аполлон. Будешь Аполлон. Был бы красавчик, коли жив бы был.

Кап – снова в лоб. Я устал сидеть. Устраиваюсь на матрасе, лежу, заложив руки за спину. Душно. Вдох – выдох. Тихо. Так тихо, что своды пещеры гудят от тишины. Точно могут быть стихи о тишине. Тишина в душе. Тишина в доме. Тишина скользит щупальцами по моим щиколоткам.