Читать книгу "Средневековая Москва. Столица православной цивилизации - Дмитрий Володихин"

Остальная часть тиража продавалась в лавке Московского печатного двора или же уходила в торговые ряды. И кстати, в середине XVII века там среди «овощных», «шапочных» и т. п. появился особый «Книжный ряд» – как видно, запросы москвичей по части книжного окормления достигли широкого масштаба.

Любопытно: порой книги продаж этой самой лавки показывают, как высокородный аристократ покупает 20, 30, даже 40 экземпляров одного издания, притом отнюдь не предназначенного для чтения, а чисто богослужебного. Среди таких вельможных «библиофилов» особенно выделяется знаменитый полководец князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Купленные им и ему подобными аристократами печатные издания, очевидно, отправляются по храмам их обширных имений. Конечно, больше всех в лавке Печатного двора покупают столичные жители. Сразу за ними идут жители Костромы, Нижнего Новгорода, Ярославля, Вологды, Казани и Торжка.

К 1620-м годам деятельность Печатного двора возобновилась с прежним размахом, а потом и превзошла времена, предшествовавшие Смуте. Несмотря на то что столичная типография не раз жестоко страдала от больших московских пожаров, в середине XVII столетия заезжие иностранцы сравнивали Печатный двор с крупнейшими европейскими предприятиями.

Во второй половине XVII столетия в московской типографии трудились три знаменитых книжника и просветителя: Епифаний Славинецкий, иеромонах Тимофей и Евфимий Чудовский. Всё это персоны, отличавшиеся высоким уровнем образованности. Печатный двор на протяжении долгого времени был единственной по-настоящему крупной типографией России, и власти заботились о том, чтобы там работали самые просвещенные люди страны. Должность редактора на Печатном дворе (или справщика, как тогда говорили) считалась весьма почетной.

За период без малого в полтора столетия – со времен правления Ивана Грозного до Петровской эпохи – московские печатники выпустили многие сотни изданий. Среди них основную массу составляли богослужебные книги, но были также азбуки, житийные тексты, пособия по военному искусству, исторические и полемические сочинения, а также свод законов «Соборное уложение». И если при Иване Грозном московское книгопечатание выглядело как ручей недалеко от его истока, то при первых государях из династии Романовых оно превратилось в полноводную реку.

Глава 5

У истоков национального образования. Типографское училище иеромонаха Тимофея: между школой и университетом

Русская цивилизация постордынского времени прошла чрезвычайно трудный путь к обретению самостоятельной национальной модели просвещения.

На протяжении нескольких веков Северо-Восточная Русь жила в отсутствие духовного просвещения (да и, строго говоря, вообще какого-либо просвещения) как системы, как упорядоченного механизма передачи и распространения знаний.

Та часть удельного периода, которая началась после Батыева нашествия и закончилась объединением разрозненных русских земель в централизованное Московское государство, продлилась два с половиной столетия. Держава Московская претерпела величественную метаморфозу, превращаясь из второстепенного, совершенно незначительного княжества в громадную Россию. На всем течении этой долгой эпохи летописи молчат о каких-либо школах, о сколько-нибудь заметных попытках московских государей и глав Церкви учредить некие образовательные заведения. Можно, конечно, ссылаться на скудость источников. Но, во всяком случае, по ним отлично видна физиономия самого времени, и она до крайности неблагоприятна для масштабных просветительских проектов. Так что, даже если русская летопись и умолчала о некоей школе, можно не сомневаться, что само существование училища в то время являлось редчайшим исключением.

В XIV–XV веках на землях Московской Руси жили весьма ученые люди, накапливались солидные книжные собрания, но… все это существовало хаотично, вне какого-либо порядка, прочного устроения. Москва погружена была в решение бесконечно сложных политических задач, которые оставляли очень мало сил и средств на что-либо другое. Москву жгли татары. Москва переходила из рук в руки, пока шла великая междоусобная свара между потомками Дмитрия Донского – решалось семейное дело… с применением больших ратей и заграничных союзников. Москва собирала земли и власть.

Не до просвещения было.

Лишь к концу XV века здесь выросла (точнее, накопилась) культурная почва и установилась политическая стабильность. Новые обстоятельства позволяли всерьез позаботиться о просвещении. Более того, новое положение Москвы требовало подобных шагов. Белокаменная Порфирогенита рисковала войти в сообщество христианских духовных центров, не переменив варварских одежд. Остаться в роли безмозглой силачки, над которой хихикают, как только она повернется спиной. Из этого положения был лишь один выход: найти хороших учителей, дать стране просвещение как систему, способную постоянно воспроизводить самое себя.

Недостаток его виден был на разных уровнях. Порой в иереи шел полуграмотный человек, «едва бредущий» по Псалтыри. Житейская ситуация. А порой русское духовенство сталкивалось с задачами, относящимися к богословию высшего уровня сложности, и страдало от недостатка знаний, позволяющих вести полноценное противоборство с духовным неприятелем. И это уже трагедия…

С особенным жаром дискуссии полыхнули в Европе под влиянием набирающего силу протестантизма – в середине XVI века. Одно дело – проклинать «прескверных лютор», воевать с ними, отрицать их, определять их чужесть интуитивно, и совсем другое – вести с ними серьезную полемику. Ко временам правления Василия III и его сына, Ивана IV, сама эпоха, громко стуча в ворота, потребовала развернуть государственную мощь и церковную мудрость лицом к проблеме умственной скудости. Как русскому правительству, так и русскому духовенству насущно требовалась школа: и самое простое училище, и настоящая академия, сравнимая с европейскими университетами.

Светская и духовная власти ощутили новые потребности.

Государству были необходимы переводчики-полиглоты для дипломатической службы и перевода западной литературы практического характера. Не менее того правительство нуждалось в людях широко образованных, способных осваивать знания, относящиеся к прикладным специальностям: военному искусству, чеканке монеты, фортификации, горному делу, всякого рода промышленному производству и т. д.

Церковь же испытывала нужду в просвещенных деятелях, которые совладали бы с титаническим объемом работ по исправлению богослужебных книг, смогли бы переводить учительную литературу, вести диспуты с униатами, еретиками и позднее – с расколоучителями, а также поддерживали бы своей ученостью авторитет московской иерархии на православном Востоке.

Полтора столетия прошло под знаком великой жажды – жажды устроить собственную академию.

Русская культура XVI–XVII столетий, в отличие от периодов более ранних, несет весьма отчетливые следы этатизации, иначе говоря, огосударствления. Государство и Церковь, также являющаяся одним из составных элементов старомосковской государственности, настойчиво стремились к введению в живописи, архитектуре, литературе определенных канонов. Эти каноны должны были соответствовать четким догматическим и каноническим требованиям. А от живописцев и духовных писателей требовалось поддерживать образ величественной симфонии двух сил: богоизбранного русского православного священства и могучего русского православного царства.