Читать книгу "Литературный призрак - Дэвид Митчелл"

Диск закончился. Я доел последний кусочек жареного угря с рисом и маринованным перцем. Аяка умеет приготовить вкусный обед.

Заболела спина. Рановато. Молод я для болей в пояснице. Наверное, из-за неудобного стула: на нем не распрямиться. Когда Такэси выкарабкается из очередного финансового кризиса, попрошу его купить новый стул. Однако, судя по всему, ждать мне придется долго. Что бы еще послушать? Роюсь в ящике с неразобранными пластинками, который Такэси оставил на полу за прилавком, но там нет ничего новенького. Конечно, подыскать что-нибудь можно — все-таки у нас в магазине двенадцать тысяч наименований. И вдруг мне становится страшно — а что, если музыка больше меня не греет?

День выдался хлопотливый. Наплыв и просто зевак, и покупателей. Я не заметил, как наступило семь часов. Снял кассу, положил выручку в сейф, который стоит в крошечной служебке, включил сигнализацию и запер дверь в служебку. Потом засунул в сумку «Мадам Бовари», коробку из-под обеда и диск Бенни Гудмена[20], который хотел послушать вечером, — прелести служебного положения. Гашу свет, выхожу и закрываю входную дверь.

Я уже опускал ставни, когда в магазине зазвонил телефон. Черт подери! Первое желание было притвориться, что ничего не слышу, но потом подумал — тогда весь вечер промаюсь догадками, кто бы это мог быть. Начну обзванивать одного знакомого за другим, выяснять, не звонил ли он мне. А если окажется, что звонил, придется объяснять, почему я не взял трубку… Нет уж, к черту! Проще сейчас открыть магазин и ответить.

Потом я много раз думал об этом: не зазвони телефон в тот момент, не реши я вернуться и снять трубку — не произошло бы то, что произошло.

В трубке раздался незнакомый голос, глухой и напряженный:

— Говорит Квазар. Собаке нужен корм.

Фигня какая-то. Я подождал, что будет дальше. В трубке слышался шорох, похожий не то на шум волн, не то на гул в галерее игровых автоматов. Я молчал — чокнутым лучше не отвечать. Далее ничего не последовало. Словно на том конце тоже чего-то ждали. Я оказался терпеливее и, когда там дали отбой, повесил трубку, ничего не понимая. А, фиг с ним.

Я стоял спиной к двери. Она открылась. Звякнул колокольчик, и я подумал: «Нет, только не это! Рабочий день уже закончен!» Я обернулся и чуть не упал прямо на лимитированный бокс-сет Лестера Янга[21]— пол почему-то качнулся под ногами.

Это ты! Стоишь и всматриваешься в сумрак моего уголка.

Она стояла передо мной. Она пришла одна. Она заговорила. Я часто прокручивал в воображении нашу встречу, но всегда первый шаг делал я. Я даже не понял, что она сказала. Она пришла!

— Вы еще работаете?

— …Да!

— Как-то не похоже. Свет уже погашен.

— …Да, ну, дело в том, что я собирался закрывать, но еще не закрылся, а пока я не закрылся, я работаю. Пожалуйста!

Я включил свет:

— Вот видите!

Надо говорить спокойнее. Выгляжу, наверное, как младшеклассник.

— Не хотелось бы задерживать вас. Вам, наверное, пора домой.

— Задерживать? Что вы, нисколько вы меня не задерживаете. Ничуть. Я к вашим услугам. Пожалуйста. Проходите.

— Спасибо.

«Я», живущее в ней, глядело глаза в глаза моему «я».

— Знаете… — начал было я.

— Понимаете… — начала она.

— Простите. Продолжайте, — сказали мы хором.

— Нет, продолжайте вы, — повторил я, — Вы дама.

— Вы подумаете, что я чокнутая. Я была здесь дней десять назад, — Она непроизвольно покачивалась на каблуках. — У вас играла музыка. Она не выходит у меня из головы. Фортепьяно и саксофон. Я понимаю, вряд ли вы помните тот день, и ту музыку, и меня… — Она помолчала.

У нее необычная манера говорить. Может, из-за акцента, не знаю. Мне это очень нравится.

— Вы были здесь две недели назад. Точнее, две недели и еще два часа.

— Так вы меня помните? — обрадовалась она.

— Еще бы! — Я засмеялся и не узнал собственного смеха.

— Со мной была кузина с подружками. Они довольно противные. Считают меня дурой, потому что я наполовину китаянка. Мама у меня японка. А вот отец — китаец из Гонконга. Я живу в Гонконге, — сказала она с вызовом, это надо было понимать так: «Да, я не чистокровная японка и не скрываю этого, нравится это вам или нет».

Я вспомнил барабан Тони Уильямса в «Тишине»[22]. Точнее, даже не вспомнил, а почувствовал, глубоко внутри.

— Ну и что? Какая разница? Я сам наполовину филиппинец. А та мелодия называется «Одиночество». Ее написал Мэл Уолдрон. Хотите послушать?

— А можно?

— Конечно можно. Мэл Уолдрон — я на него просто молюсь. Готов встать на колени, когда слушаю. А Гонконг — он какой? Похож на Токио?

— Приезжие говорят, он грязный, шумный и противный. А по мне, так ничего лучше нет. На всем белом свете. Устанешь от Коулуна — можно сбежать на острова. На остров Лантау, например. Там на холме сидит большой такой Будда…

У меня вдруг возникло чувство, будто я персонаж из книги, которую кто-то сочиняет, но потом оно рассеялось.

* * *

Вишня отцветает. Молодые зеленые листочки, пока еще шелковистые и гибкие, сохнут на ветках. В воздухе дрожат мандолины и цитры. В потоке горожан не заметишь ни одного пальто. Иные даже без пиджаков. Что ни говори — эта весна уже не первой свежести.

Звонит телефон.

— Привет. Кто она?

Это Кодзи из студенческой столовой.

— О ком ты?

— Не валяй дурака! Ты прекрасно понимаешь, о ком я! Эта девушка, которая вчера у госпожи Накамори ловила каждое твое слово! Постой-постой, ее имя начинается на «Томо», а заканчивается на «ё». Точно-точно, Томоё!

— А, вот ты о ком…

— Ну, хватит! Я что, не видел, как вы переглядывались весь вечер?

— Тебе показалось.

— Нет, вы переглядывались! Все в баре заметили! И крот бы заметил! Ее отец заметил. Таро заметил. Потом подошел ко мне спросить — кто такая. Я-то надеялся у него что-нибудь разузнать. Он велел допросить тебя с пристрастием. Сам знаешь, Таро долго ждать не любит. Так что давай колись.

— Да нечего мне рассказывать! Она заходила ко мне в магазин четыре недели назад. На прошлой неделе пришла опять. Мы поболтали, в основном о музыке. Потом встретились на неделе еще раз или два. Вот и все.