Читать книгу "Алмазные псы - Аластер Рейнольдс"

– Мы готовы отправиться дальше, Невил, – сказала она.

– Ты уже закончила с развалинами?

– Они не представляют большого интереса. Всего лишь склады с оборудованием. К северу есть еще какие-то заброшенные постройки. Нам необходимо их осмотреть, и лучше бы добраться туда до наступления темноты.

– Но я отлучился всего на полчаса…

– На два часа, Невил.

Клавэйн недоверчиво посмотрел на наручный дисплей, и оказалось, что Галиана права: он действительно провел в одиночестве на леднике все это время. Вдали от остальных оно всегда протекало незаметно, как сон утомленного человека. Пожалуй, это точная аналогия: во сне мозг млекопитающего отдыхает от обработки поступающей извне информации, пропуская полученный за день опыт через фильтр долговременной памяти, накапливая полезные воспоминания и отбрасывая то, что нет нужды сохранять. И мозг Клавэйна – которому до сих пор необходим был обычный сон – в такие моменты одиночества отдыхал от интенсивного неврального общения с другими сочленителями. Он буквально ощущал, как его нейроны сообща облегченно вздыхали, когда от них требовалось обрабатывать мысли только одного разума.

Но два часа – это крайне мало.

– Я сейчас, – сказал Клавэйн. – Только возьму образцы червей и вернусь.

– Ты уже набрал сотни этих тварей, Невил, и все они одинаковые. Различия если и есть, то ничтожные.

– Знаю. Но никому ведь не станет хуже, если позволить старому чудаку тешиться своими фантазиями?

Словно подтверждая эти слова, Клавэйн опустился на колени и зачерпнул поверхностный лед в контейнер для образцов. Похожие на пиявок черви так изрешетили все вокруг, что он наверняка захватил несколько особей, хотя убедиться в этом мог только по возвращении в лабораторию шаттла. Если повезет, в контейнер может попасть даже узел размножения с несколькими десятками червей, занятых сложной и продолжительной оргией, включающей спаривание и поедание себе подобных. Потом он проведет такое же комплексное исследование, какое проделывал со всеми остальными образцами, пытаясь выяснить, почему американо потратили столько сил на их изучение. И несомненно, получит точно такие же результаты, что и прежде. Черви никогда не менялись: никаких поразительных мутаций в каждом сотом или тысячном образце, никаких ошеломляющих биохимических фокусов с их организмами. Они выделяли несколько простейших ферментов, поедали пыльцу и закованные в лед водоросли, ползали по трещинам и, встречая других червей, неосознанно подчинялись законам жизни, смерти и размножения.

Вот и все, чем они занимались.

Другими словами, Галиана права: черви просто превратились для него в удобный предлог побыть вдали от остальных сочленителей.

В начале экспедиции, месяц назад, ему было куда проще оправдывать эти вылазки. Даже некоторые из истинных сочленителей испытывали примитивное человеческое стремление уединиться среди километров причудливо окрашенного, изящно расколотого на кусочки, свободного от мыслей льда. После оставленной позади раздираемой войной Солнечной системы приятно было очутиться в первозданной тишине и покое.

Диадема была планетой земного типа в системе звезды Росс 248. Здесь имелись океаны и полярные шапки, тектонические плиты и признаки довольно развитой многоклеточной жизни. Растения уже оккупировали почву, а за ними двинулись и некоторые животные – аналоги членистоногих, моллюсков и червей. Даже самые крупные из обитавших на суше все еще оставались мелкими по земным стандартам, а у водных до сих пор не сформировался внутренний скелет. Ничто пока не свидетельствовало о зачатках разума, но это было не такое уж и сильное разочарование. Целой человеческой жизни не хватило бы на то, чтобы изучить фантастический диапазон жизненных форм, метаболизма и стратегий выживания, стихийно развившихся на Диадеме.

Однако еще до того, как Галиана послала туда первый исследовательский шаттл, открылась ошеломляющая правда.

Кто-то побывал на Диадеме раньше.

Ошибки быть не могло: радары отметили металлические отблески на поверхности планеты. Тщательный осмотр с орбиты показал, что эти заброшенные постройки и оборудование явно земного происхождения.

– Это невозможно, – заявил Клавэйн. – Мы должны быть первыми. Мы не можем не быть первыми. Никто еще не построил корабля, равного «Сандре Вой», способного улететь так далеко.

– Возможно, где-то здесь кроется ошибочное предположение, – ответила Галиана. – Тебе так не кажется?

Клавэйну оставалось лишь смиренно кивнуть.

И вот теперь – позже, чем он обещал, – Клавэйн вернулся к поджидавшему его шаттлу. Безопасная красная дорожка вывела его прямо к трапу под брюхом корабля. Он поднялся, миновал прозрачную мембрану, перекрывающую входной люк, и скафандр почти полностью соскользнул с него при соприкосновении с ней. К тому времени, когда Клавэйн оказался внутри, на нем не было ничего, кроме легкой дыхательной маски и устройства связи. Он мог бы даже обнаженным прожить какое-то время снаружи – в атмосфере Диадемы хватало кислорода, чтобы поддерживать человеческую жизнь, – но Галиана стремилась не допустить любого смешивания микроорганизмов.

Он вернул оборудование в свой шкафчик, поставил контейнер с червями на стеллаж холодильной камеры, оделся в тонкие, как бумага, брюки и тунику, а затем направился в кормовой отсек.

Галиана и Фелка сидели лицом друг к дружке в строго обставленной каюте с голыми стенами. Обе смотрели в пустое пространство, не встречаясь взглядами. Они напоминали повздоривших между собой мать и дочь, чей разговор зашел в тупик. Клавэйн знал, в чем тут дело.

Он отдал хорошо отрепетированную мысленную команду, открывшую его разум для общения с остальными. Это было похоже на крошечную брешь в плотине – он никогда не успевал как следует подготовиться к хлынувшему на него потоку информации. Каюта изменилась: стены истекали яркими красками, сплетающимися в замысловатые узоры, которые пронизывали теперь все помещение. Галиану и Фелку, мгновением раньше неброско одетых, окутала вуаль света, делая их невероятно, сверхчеловечески прекрасными. Клавэйн улавливал их мысли так, словно подслушивал оживленный разговор за дверью. Большая часть этих мыслей не была выражена словами. Галиана и Фелка увлеченно играли в абстрактную логическую игру. Между ними в воздухе парила световая решетка, напоминающая безумно сложную схему трубопроводов нефтеперегонного завода. Она постоянно перестраивалась, цветные потоки переливались туда и обратно вслед за изменениями геометрии. Примерно половина труб была зеленой, другая половина – сиреневой, а затем первых вдруг стало значительно больше, чем вторых.

Фелка засмеялась, она выигрывала.

Галиана сдалась и откинулась на спинку кресла с утомленным вздохом, но и с улыбкой.

– Прошу извинить, я отвлек тебя своим появлением, – сказал Клавэйн.

– Нет, ты лишь ускорил неизбежное. Боюсь, что Фелка всегда будет меня обыгрывать.

Девочка снова улыбнулась, по-прежнему не говоря ни слова, хотя Клавэйн и ощущал ее торжество; резкая эмоция на мгновение затмила собой все остальное, даже усталое смирение Галианы.