Читать книгу "Штормовое предупреждение - Мария Адольфссон"

— Да вы садитесь, я скоро подойду.

Скованно выпрямив спину, Карен охотно возвращается к своему столику у окна. И когда проходит между мужчинами и телевизором, чуть опускает голову, чтобы не мешать им смотреть.

Садится, обводит взглядом помещение. Типичный доггерландский паб, оборудованный явно по британскому образцу. Только вместо изображений лошадей, охотничьих рогов и собак стены украшены морскими мотивами и инвентарем. К потолку подвешена всенепременная рыбачья лодка, на одной из стен — перекрещенные весла, а над барной стойкой — опять же всенепременные сети со стеклянными поплавками. Точь-в-точь как в лангевикском “Зайце и вороне” или в любом другом из тысяч пабов, которых на Доггерландских островах по-прежнему хватает.

“Лучшее, что британцы принесли в здешние края”, — говаривал ее отец.

В этой оценке он был не одинок. Самые закоснелые из старых чудаков-проскандинавов, негодующие на огромное западное влияние, и те частенько произносят свои иеремиады не где-нибудь, но в местном пабе. Причем иные упорно именуют Доггерланд, как в старину, — Вестмаркланд, а заодно угощаются очередной пинтой эля или порцией виски.

Однако и этой культуре грозит опасность: в Дункере и в Равенбю с пабами все больше конкурируют винные бары и микропивоварни с собственными распивочными, которые возникают в молодежных кварталах как грибы после дождя. Новенькие, без характерного плесневого запаха, что идет от ковролина, за многие годы пропитавшегося пролитым пивом. Тем не менее Карен чувствует себя в таких вот старых пабах куда уютнее. Среди мужиков, которые при твоем появлении и бровью не поведут. Там можно спокойно посидеть одной, и никакие ищущие компании типы к столику не подкатят, не спросят с надеждой: “У вас такой одинокий вид, можно присесть?”

Карен вынимает две записные книжки. Маленькую узкую, помещающуюся в кармане куртки, и большую, в переплете из чертовой кожи, которую носит в сумке. В тот же миг перед ней ставят поднос с пинтой эля, стопочкой светло-желтого виски и мисочкой обжаренных красных водорослей. Карен поднимает глаза.

— Спасибо. Можно задать вам вопрос? В Люсвике сейчас найдется гостиница, или, может, порекомендуете хороший ночлег с завтраком?

— А как же, “Риндлерс” на Лотсгатан. Но если вам просто нужна удобная кровать с чистым бельем, то я сама могу предложить комнату. Три сотни марок включая завтрак. В “Риндлерсе” по меньшей мере втрое дороже.

— Согласна, — говорит Карен. — Возможно, я останусь на несколько дней, если не возражаете. Карен Элисабет Хорнби, — добавляет она, протягивая руку.

— Эллен Йенсен. Нисколько не возражаю. Можно спросить, что вас сюда привело? Я слышу, вы с юга.

— Работа, — коротко отвечает Карен и тотчас добавляет: — Я из полиции, расследую смерть, случившуюся здесь, на острове.

— Фредрик Стууб, ну да, я так и подумала. Слыхала нынче утром. Выходит, это был не несчастный случай?

— Пока рано делать выводы, при подобных обстоятельствах мы всегда проводим расследование, на всякий случай.

— Да, трудно представить себе, чтобы кому-то понадобилось убивать старого чудака.

— Вы его знали?

Эллен Йенсен качает головой:

— Он обычно бывал здесь после работы, вот и все. Много лет приезжал на пароме ровно в половине шестого. Заходил на досуге выпить стаканчик, как и многие другие.

— Насколько я поняла, он был учитель на пенсии. А работал, значит, не в люсвикской школе?

Эллен Йенсен, откинув голову назад, от души смеется:

— Он бы осерчал, услышав такое. Обида ведь, по крови-то он был Хусс, что ни говори. Нет, Фредрик Стууб преподавал в Университете Равенбю. Химию или биологию, что-то в этом роде. Во всяком случае, здешних сопляков чтению не учил. — Она опять смеется и забирает пустой поднос. — Скажите, когда показать вам комнату. Могу включить все в один счет, не возражаете?

— Спасибо, так и сделайте.

Дискуссия со Смеедом подождет.

* * *

Примерно час спустя она садится на кровать в своей комнате и отмечает, что, как и обещала Эллен, кровать вроде бы удобная, а комната чистая и аккуратная. Но до ужаса безвкусная. Помимо ковролина с коричневым узором, обоев с медальонами и чайника цвета авокадо, везде и всюду сплошные безделушки. Искусственные цветы, на маленьком письменном столике — несколько фарфоровых собачек, на стене — старинный охотничий рог и картина, в ядовитых красках изображающая солнечный закат, Карен с отвращением невольно отводит взгляд. Над изголовьем кровати — прежде чуть ли не обязательное украшение всех доггерландских заведений: сердце, а по бокам якорь и крест, на сей раз из светло-розового гипса. Вера, надежда и любовь. Но Карен как раз сейчас ничего такого не испытывает. Господи, ну почему я не пошла в “Риндлерс”, думает она.

Она встает, подходит к окну. Уже стемнело, но свет паромного терминала сообщает, что комната все ж таки с видом на море. Она достает мобильник, вызывает номер матери. Элинор отвечает после четвертого сигнала, радостно переводит дух.

Карен не спрашивает, отчего она запыхалась.

Выслушав домашние новости: нет, с голоду никто не умер, доели вчерашние остатки. Да, все разъехались, конечно, кроме Лео и Сигрид. Нет, никаких проблем, Сигрид обещала подбросить их в аэропорт. Что ты сказала, дорогая? Харри передает большой привет. Как там твои дела, надолго задержишься? — Карен заканчивает разговор и намеревается вызвать номер Юнаса Смееда. Сейчас отчитается за день и спросит насчет видов на подкрепление, но тут раздается входящий звонок. Сёрен Ларсен написано на дисплее, и, отвечая, она чувствует укол совести. Половина седьмого, не больше, а она, не сказав Ларсену ни слова, закончила рабочий день.

— Привет, Эйкен, — весело говорит Ларсен. — Ты куда подевалась?

— Я в Люсвике. Только что заселилась в комнату над пабом на Шеппаргатан. — А ты-то где? Только не говори, что по-прежнему в доме Стууба.

— Черта с два. Мы с Кнутом сидим в гостиничном ресторане, только что сделали заказ. А почему ты над пабом? “Риндлерс” — вполне приличная гостиница. У них и баня есть, и джакузи. Мы вообще-то думаем искупаться после ужина.

С тяжелым вздохом Карен проклинает свою судьбу. Понятно, сидеть в джакузи с Патом и Паташоном соблазн невелик, но спине наверняка бы полегчало после получаса в горячей ванне. А вместо этого она сидит в цветастой келье, глядя на мерцающие огни пустой паромной пристани.

— Сняла первую попавшуюся комнату, — глухо отвечает она.

— Так, по крайней мере, приходи сюда, черт возьми, — продолжает Ларсен. — Хоть поешь как следует.

* * *

Четверть часа спустя она усаживается за столик, где Ларсен и Брудаль только что получили по дымящейся порции камбалы. Рядом ставят морковь с отварным картофелем и тертым хреном, а также соусник, до краев полный растопленного масла. Ее любимое блюдо. Но тяжесть от обеда Сульвейг Бюле еще не рассосалась, и она решает заказать что-нибудь полегче.