Читать книгу "Вкус одержимости - Елена Лабрус"

— Я не смогу остановиться, — прошептал я между рваными вдохами.

— Я знаю, — прошептала она, затаив дыхание. Оттянула резинку. — Я так хочу.

Я содрогнулся всем телом, когда её мягкие губы коснулись горячей возбуждённой плоти.

— М-м-м, — застонала она, облизывая головку.

Обхватив ствол пениса руками, она заскользила по нему вниз, потом вверх, размазывая влагу. С каждым движением заглатывая его всё глубже, двигаясь всё быстрее, издавая сладострастные звуки всё громче.

Я импульсивно потянулся к её затылку, задавая темп. Ввергаясь в неё всё активнее, буквально насилуя, я всё сильнее терял связь с реальностью, погружаясь в плотный горячий туман приятнейшего из удовольствий. И когда он вдруг вздрогнул и рассыпался на мелкие искрящиеся цветные осколки, кончил ей в глотку.  

— Дьявол! — содрогнулся я в последней мучительной судороге, когда Зои, сочно чмокнув, слизала и проглотила всё до капли.

— Плохой мальчик, — улыбнулась она, поднимаясь с колен. — Надеюсь в следующий раз тебе захочется большего?

— Боюсь, в следующий раз, я не соглашусь на меньшее.

Её возбуждённые соски буквально вспарывали кожу платья, пока я застёгивал одежду.

— О, Федэ будет счастлив, — проследив за моим взглядом, сжала она грудь ладонями. — Давно я не приходила к нему настолько мокрой. Она предупреждающе подняла руку. — Считай, что ты сделал ему подарок. В последнее время он предпочитает удовлетворять меня только пальцами, пока «кормится» моей кровью, радуясь, когда я так теку. Говорит, чем сильнее возбуждение, тем кровь вкуснее.

 Мне ли не знать этого о крови. Я сдержано вздохнул, заглушая тоску по жене. Тестостерон, эстрадиол, окситоцин — мощный секс-коктейль, возводящий вкус крови на уровень полётов на воздушном шаре. Но сейчас я работаю над тем, чтобы уносило в стратосферу.      

— А свой вялый член он всё чаще теперь толкает в узкие щёлочки «ноликов» или узкие задницы сладеньких мальчиков, — вздохнула Зои, знакомо назвав «ноликами» девственниц. — Так что это подарок, Алан.     

— Как скажешь, моя неволшебница, — улыбнулся я. Приятная лёгкость разлилась по телу как хорошее вино. — Но у меня для Федэ есть настоящий подарок.

Пока Зои осматривалась, я достал из холодильника и засунул в бумажный пакет пыльную бутылку с залитой сургучом пробкой:

— Для Федэ.

— С твоих виноградников? — Зои оценивающе изогнула бровь.

— Столетнее. Но это на десерт. А вот это — то, о чём я говорил.

В её руку лёг тёплый вакутейнер с кровью.

— Свежая?!

Я многозначительно пожал плечами.

— Я же сказал: настоящий подарок. Хочу услышать его мнение.

— Ну если эту кровь презентуешь ты, боюсь, чёртов гурман оценит. Ты знаешь толк в такого рода извращениях, — усмехнулась она.

— Как и он, Зои, — грустно улыбнулся я. — Как и он. Мы разбираемся во вкусе нашей одержимости.

Поэтому Федэ так важна Зои, а мне — как воздух была нужна моя жена. Да, мы мерзкие извращенцы, пьющие человеческую кровь. И несчастнейшие из людей, что рады бы избавиться от своей зависимости и жить как нормальные люди. Или хотя бы глотать для облегчения симптомов таблетки. Но увы. Если ты родился сангвинаром, ты умрёшь сангвинаром. Есть жажда, что делает нас вялыми, раздражительными и немощными. Есть голод, что не утолить едой. У каждого глотка крови есть вкус. Но нет лекарства, способного избавить нас от этой болезни.

«Возможно, пока — нет», — добавил я, оглянувшись на свою лабораторию.         

 — Подожди, ты снова работаешь, — проследив за моим взглядом, спрятала Зои пробирку с кровью на груди, чтобы не остыла, и оглянулась. — Ты два года сюда не заходил, — ревниво обвела она взглядом помещение, похожее сейчас на внутренности большого животного. В каждом уголке что-то происходило: кипело, шипело, испарялось. Чавкало, пульсировало, тряслось. Превращалось. — Это она тебя вдохновила? Эта девчонка?

 И вдруг страшная догадка ужасом исказила её лицо.

— Эта кровь… О, боже! Только не говори мне, что ты используешь эту бедняжку как донора. Алан, не смей! Не смей использовать её в качестве своего дарителя! Не смей трахать её! — кинулась она на меня с кулаками.

— Зои! Зои! — схватил я её за руки, стараясь удержать. — Дьявол! Зои, да с чего ты вообще взяла! — вскипел я.

— Вот с этого, Алан! — вырывалась она. — Ты так бесишься из-за неё, что сам на себя не похож. Что происходит, Арье? Кто она, чёрт побери?

— Никто. Никто, Зои! — схватил я её и прижал к себе. Выдохнул. — Зои. — Приник виском к её лицу, когда она затихла. — Никто. Ты не забыла? Я же чёртов гурман, как и Федэ. И чёртов однолюб. Единственный даритель, что был мне нужен... её больше нет. А тот, что нужен сейчас — принадлежит не мне. Этот дар я не приму никогда.

— Не говори «никогда», Алан, — покачала она головой. — Вкус твоего «никогда» до сих пор у меня во рту. Когда-то, десять, семь, пять, даже два года назад ты ещё был так убедителен, когда произносил своё никогда, что я тебе верила: мы никогда не будем вместе, не станем даже любовниками, не говоря о большем. Но сейчас…

— Плохая злопамятная девочка, — улыбнулся я. — Нет, это не её кровь.

Не её, Зои! Её кровь сейчас стоит позади тебя в кюретке анализатора. А кровь, что я дал Федэ, поможет мне, если не найти то, что всю жизнь ищу — способ избавления, антидот, лекарство, то хотя бы станет попыткой спасти одного бесконечно дорогого для меня человека.  

 — Меня вдохновляет не девчонка, — нежно провёл я пальцем по её щеке. — О ней через пару дней я надеюсь забыть.

— Тогда что?

— Мой детектив нашёл…

— Убийцу? — потрясённо перебила она. — О, нет, Алан, нет, — скорбно коснулась моей щеки. — Даже не представляю каково тебе сейчас.

— Машину, Зои. Пока только машину. Даже её фото. Водителя ещё предстоит найти. Но, мне кажется, да, дело движется к концу.

К концу. Это слово, что я произнёс вслух, всё не давало покоя, пока я провожал Зои до припаркованного на вертолётной площадке бордового четырёхместного Робинсона R44.

— Ей нельзя оставаться с тобой, Алан, этой девочке, — покачала она головой, словно всё, что я ей говорил, не слышала. — Нельзя. Ты же её покалечишь. И если сблизишься — покалечишь, и, если после этого оттолкнёшь — сделаешь ещё больнее. И я не о физической боли сейчас говорю. От телесной боли наш организм может себя защитить, от душевной — нет. Она совсем девочка, Алан. У неё вся жизнь впереди. Не делай этого с ней. Не посвящай в наши тайны. Правда о тебе окажется для неё слишком тяжела. А если она будет с тобой, однажды она узнает правду.  

Она или интуитивно чувствовала куда больше, чем я понимал. Или озвучивала то, в чём я даже себе боялся признаться?