Читать книгу "Купель дьявола - Виктория Платова"

— Устрица?

— Ну! Соображай быстрее! Чему-то же тебя учили наискусствоведческом факультете…

Смутная догадка пронзила меня. Единственная лекция начетвертом курсе, искусствовед из Амстердама с высохшим лицом средневековогомистика…

— Ты хочешь сказать, что это Лукас ван Остреа? —тихо спросила я.

— Да! — Лавруха швырнул кружку с остаткамишампанского об пол, и она разлетелась на мелкие куски. — Да, черт возьми!Да, да, да! Именно это я хочу сказать. Лукас ван Остреа. Лукас Устрица! Это егознак…

Ноги отказались мне служить, и я села на пол рядом сосколками кружки.

— А теперь послушаем нашего уважаемого ИванаТеодоровича с его последними сведениями о Лукасе ван Остреа, — Снегирьпристроился на полу рядом со мной.

Бергман осторожно кашлянул в сухую, похожую на лапку ящерицыладонь.

— Сначала общие сведения, — начал он. — Лукасван Остреа, по прозвищу Лукас Устрица. Год рождения приблизительно 1466-й, годсмерти неизвестен. Одна из самых загадочных и мистических личностей в историиискусств. До настоящего времени дошли всего лишь три его работы…

— Четыре! — не выдержал Снегирь.

— …До настоящего времени дошли три его работы.

Одна хранится в Лувре, другая в музее Прадо в Мадриде. Ещеодна — в Голландии, в так называемом Мертвом Городе Остреа. Страховка луврскогоОстреа, “Hortus conclusus” — “Запертый сад” — колеблется в пределах от пяти допяти с половиной миллионов долларов. Это, конечно, рыночная цена. Я не говорю ореальной ее стоимости.

Я крепко сжала пальцы Снегиря.

— Сведений о нем мало, в основном это легенды с неочень хорошим подтекстом. Современники считали его семенем дьявола.

— Семенем дьявола? — я втянула голову в плечи,вспомнив огонь в глазах мертвого Быкадорова.

— Он был чрезвычайно плодовит, некоторое время работалв Брюгге, Генте и Антверпене, но нигде долго не задерживался. Ему сопутствовалискандалы, многие его заказчики, становившиеся потом владельцами картин, умиралипри невыясненных обстоятельствах сразу же после написания.

— Насильственной смертью? — спросил Лавруха.

— В том-то и дело, что нет…

Смерть Быкадорова никак не назовешь насильственной, обширныйинфаркт, очень респектабельно… Я с трудом заставила себя не думать об этом.Конец двадцатого века, разнузданный материализм, ты должна трезво смотреть навещи, Кэт!..

— Смерть не была насильственной, хотя очевидцыутверждали, что картины как будто выкачивали соки из окружающего мира, —Бергман раздул ноздри. — Его изображения были более живыми, чем самажизнь. Даже недоброжелатели Устрицы не могли не признать, что его полотнабожественно хороши. У него было еще одно прозвище — “пробный каменьантихриста”. Возможно, так его стали называть позднее.

— Ничего себе!

— Ты сказал, что он был очень плодовит, — Снегирьотхлебнул шампанское прямо из горлышка. — Тогда почему до нас дошло тольконесколько картин?

— Большая их часть уничтожена еще при жизни ЛукасаУстрицы. Или сразу после его смерти. Несколько свихнувшихся бюргеров взяли насебя миссию возмездия. В “Хрониках города Гента” указана пара-тройка имен. Якобде Фас, стрелок Питер и некий Хендрик Артенсен. Последний был из МертвогоГорода Остреа — единственный оставшийся в живых после наводнения 1499 года…

— А сам Устрица?

— О его смерти ничего не известно. Предполагают, что онтоже погиб во время наводнения. Во всяком случае, после 1499 года его никто невидел.

— Сколько она может стоить? — спросила я.

— Не знаю… Во всяком случае, по размерам доска больше,чем “Запертый сад”, и находится в довольно приличном состоянии….

— Но это еще не все, Кэт. — Снегирь крепко сжалмои плечи. — Самое интересное мы приберегли на десерт.

— Думаю, ты уже ничем не можешь меня удивить, — отобилия информации голова моя шла кругом, а тело приобрело пугающую легкость.

— И напрасно. Дело в том, что это не картина.

— Не картина?

— Вернее, не совсем картина. Судя по всему, это внешняястворка триптиха, Кэт.

— Внешняя створка триптиха?

— Идем, я покажу тебе ее обратную сторону. Ванькепришла светлая мысль сфотографировать ее в инфракрасных лучах. Под несколькимислоями масла существует еще одно изображение.

Я прижала руки к щекам, и сердце мое бешено заколотилось.

— И вы собираетесь его раскрыть?

— А как ты думаешь? Конечно, собираемся. Сделаемкомпрессик, снимем более поздние наслоения, вот и все… Не бойся, ты имеешь делос лучшими реставраторами этого города.

— Нет! — это вырвалось помимо моей воли: я сновавспомнила прикрытые веки Быкадорова, за которыми бушевал ад.

— Что-то я тебя не узнаю. Ты же ведь была инициатором иидейным вдохновителем. Теперь поздно что-либо менять. Мы просто обязаны этосделать. Открыть новую вещь Лукаса ван Остреа, такой шанс выпадает раз в жизни!

— Ну хорошо, — я сдалась. — Допустим. Допустим,вы проводите все на высшем уровне. Что потом?

— Мы должны будем обнародовать это, — веско сказалБергман. — Невозможно долго скрывать такую ценность.

Снегирь нахмурился: похоже, по гладкой и благостнойповерхности реставрационного коллектива пошли первые трещины разногласий.

— Полегче, Ванюша. Ты забываешь, что картинапринадлежит мне. — Снегирь вовсю раскручивал миф о покупке картины уветхой старушки из Опочки.

— И что ты собираешься с ней делать?

— Что хочу, то и сделаю, — неожиданно окрысился Снегирь. —Могу с маслом съесть, могу господину Пиотровскому подарить на день ангела. Амогу и на аукцион выставить.

— Ты не понимаешь, Лаврентий, — Ванька наконец-тослез со стремянки и нервно заходил по мастерской. — Это же национальноедостояние…

— Значит, я являюсь владельцем национального достояния.Только и всего.

— Нет…. Я тебе не позволю…

Снегирь со злобой уставился на Ваньку.

— Интересно, каким же это образом ты можешь мне непозволить? Разве забыл, что у нас частная собственность охраняется государством?

— Эта картина не может…

— Ах, не может!

С неожиданной для его грузного тела ловкостью Снегирьнакинулся на тщедушного Ваньку, и спустя секунду они уже катались по полу. Я сужасом взирала на беспричинную и беспощадную мальчишескую драку двух тридцатилетнихлбов. Снегирь наседал, но и Ванька оказывал ему достойное сопротивление. Ивсе-таки силы были неравны. Через несколько минут огрубевшие пальцы Снегирясомкнулись на бергмановском кадыке, и Ванька отчаянно захрипел.