Читать книгу "Дарвин на отдыхе. Размышляем над теорией эволюции - Жан-Батист де Панафье"

Древо гоминидов

Дарвину не было известно ни одной переходной формы от нескольких ископаемых обезьян, найденных в его эпоху, и современным человеком. Только после его смерти были открыты Homo erectus (человек прямоходящий), затем Homo habilis (человек умелый), оррорин, человек флоресский, ардипитек, сахеалантроп, а также целая толпа австралопитеков и парантропов. Мы пришли к сложной таблице, в которой отсутствуют несколько «промежуточных видов» (например, неизвестен общий предок шимпанзе и людей), но палеонтологам и без того приходится решать проблему размещения слишком большого количества видов по иногда перегруженному дереву, отображающему наших далеких предков, а также всех ископаемых и существующих гоминидов.

Сегодня понятие «недостающее звено» уже полностью устарело. Во-первых, эволюция – это не линейная цепочка, а скорее куст. Во-вторых, всегда будут отсутствовать какие-то промежуточные формы просто потому, что окаменелости – явление довольно редкое и многочисленные виды исчезли, не оставив ни малейшего следа своего существования. Эволюция происходит иногда медленно и постепенно, иногда стремительно, что еще сильнее сокращает вероятность существования окаменелостей некоторых «промежуточных» особей.

Вопрос прогресса

В XIX веке многие натуралисты еще ссылались на «лестницу живых существ», иерархию, в которой животные располагаются от низших к сложноорганизованным, а наверху всегда находится человек. По мере накопления биологических знаний лестница становилась чуть более разветвленной, поскольку оказалось сложно расположить всех животных на одной прямой. Однако сохранялась идея, что природа организована от более простого к более сложному, будь то отражение божественного замысла или результат эволюции.

Первые эволюционисты, в частности Ламарк, сохранили модель разветвленной лестницы и поддерживали тезис, что эволюция всегда тяготеет к усложнению. Для них эволюция была синонимом прогресса, совершенствования животного мира. Отказ от этой догмы стал одним из самых примечательных достижений Дарвина. Для него суть эволюции заключалась в адаптации видов к окружающей среде, что необязательно выражается в возрастании сложности.

Белый медведь эволюционировал из бурого (американского гризли), приспособившись к полярной среде. Значит ли это, что белый медведь «более развит», чем бурый? Белый медведь немного крупнее, лучше плавает и более ловок, что позволяет ему ловить тюленей. Бурый медведь всеяден, то есть более разнообразен в рационе, и лучше ловит лосося. Два вида эволюционировали параллельно, и даже бурый медведь сегодня уже не совсем таков, каким был их общий предок. Сходным образом, является ли обыкновенная стенная ящерица более «эволюционно продвинутой», чем тираннозавр, на основании того, что она эволюционировала дольше почти на 66 миллионов лет? На самом деле адаптация к условиям среды не предполагает никакого «прогресса», а только лучшее выживание и более эффективное размножение в зависимости от изменений условий среды.

«После зрелого размышления я не могу избавиться от убеждения, что у природы нет никакого стремления к прогрессу».

Чарльз Дарвин, 1873

Несмотря на всё это, иногда появляются такие инновации – анатомического или физиологического свойства, – которые открывают новое направление эволюции. Так, яйцо первых рептилий позволило им выйти из водной среды. Но их предкам-амфибиям, при том что они приобрели сухопутные привычки, приходилось возвращаться откладывать яйца в водную среду, в среду своего происхождения. И только 310 миллионов лет назад первые яйца, защищенные скорлупой, позволили некоторым четвероногим обрести независимость от водной среды и открыли перед ними бескрайние просторы.

Но отождествление эволюции с прогрессом наталкивается на еще более серьезное препятствие. Некоторые виды в ходе эволюции, кажется, напротив, регрессируют, сводятся к более простым формам. Так происходит у многих паразитов, у которых взрослая особь, лишенная органов чувств, пищеварительного тракта и нервных центров, остается всего лишь вместилищем половых клеток. Когда эволюция приводит к появлению ящериц без лап, птиц без крыльев и слепых рыб, является ли это прогрессом? Да, это не улучшение, а деградация, но просто таково удивительное приспособление к особому образу жизни.

Социал-дарвинизм

Первый французский перевод книги Дарвина вышел в 1862 году под названием De l’origine des espèces ou des lois du progrès chez les êtres organizes[12]. Переводчица Клеманс Руайе увидела в этой книге «мощное оружие в руках партии либералов и прогрессистов» против мракобесия духовенства. Длинное предисловие она завершает настоящим криком души: «я верю в прогресс». Но ее понимание «прогресса» сводится к отказу от эгалитарной католической и социалистической морали, которая, по ее словам, подчиняет «существа, одаренные разумом и телом, существам порочным и тщедушным». По ее мнению, естественный отбор должен быть применим и к человеческому обществу. Она становится, таким образом, провозвестником социал-дарвинизма и жесткой евгенистической программы.

«Человек происходит от шерстяного млекопитающего, лишенного хвоста, и с заостренными ушами, который, вероятно, обитал на деревьях в древнем мире».

Чарльз Дарвин, 1871

Получив гранки этого перевода, Дарвин был удивлен и слегка раздосадован вольностями, которые позволяла себе Клеманс Руайе в изложении его собственных идей. Во втором издании она изменила название и убрала из него отсылку к евгенике. В 1869 год для пятого, дополненного и расширенного издания, Дарвин попросил Жан-Жака Мулинье сделать новый перевод. Первая переводчица не только сдвигала его текст в сторону ламаркизма, но и применяла идею естественного отбора к человеческим обществам, что соответствовало ее желаниям, но далеко отстояло от идей Дарвина.

Дедушка Чарльза, Эразмус Дарвин был врачом, а также натуралистом и поэтом и проявлял эти разнообразные грани своей личности в трудах, где излагал эволюционистские идеи. Этот франкмасон с либеральными настроениями поддержал как американскую, так и французскую революцию. Его лучший друг Джозайя Веджвуд управлял фабрикой по изготовлению фарфоровых и керамических изделий. Будущий дедушка Чарльза (и одновременно дедушка его жены) по материнской линии был аболиционистом. Он специально изготовил и распространял изображение на медали, где проповедовалась отмена рабства. Мать умерла, когда Чарльзу едва исполнилось восемь лет, но обе семьи оставались очень близки. Он рос в закрытой среде «просвещенной» и нон-конформистской части английской промышленной буржуазии.

Дарвину лично не пришлось столкнуться со всеми трудностями английского общества XIX века. Быстрое развитие текстильной и угледобывающей промышленности базировалось на нищенских зарплатах и эксплуатации детей, начиная с восьми лет. Богатство викторианской Англии зарождалось в колониях, где на смену отмененному рабству пришел властный и надменный капитализм. За время путешествия на борту «Бигля» Дарвин столкнулся с жесткой формой рабовладения в Бразилии, и его аболиционистские взгляды привели к жестоким спорам с капитаном Фицроем. Но Дарвин не отказался полностью от предрассудков своего социального класса и оставался убежденным сторонником превосходства английской цивилизации. За долгие месяцы в Патагонии он пришел в ужас от образа жизни индейцев Огненной Земли. После возвращения он благодаря фамильному состоянию мог вести комфортную жизнь и целиком посвящать время исследованиям. Его политические взгляды на протяжении всей жизни оставались далекими от социал-дарвинизма, каковой ему часто приписывают. Этому недопониманию способствовали и некоторые из его сторонников. Близкий друг Дарвина, Томас Гексли, продолжал его линию, когда в труде 1888 года «Борьба за существование и ее значение для человека» утверждал, что естественный отбор не может служить основанием для морали. Но философ и социолог Герберт Спенсер воспользовался идеями Дарвина для подкрепления собственных убеждений. По его мнению, принципы естественного отбора должны во всей строгости применяться к человеку. Государству ни в коем случае не следует вмешиваться, чтобы компенсировать возможные неприятные последствия такого отбора, потому что конкуренция только улучшает общество в целом.