Читать книгу "Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу - Джессика Пан"

– Не знаю, смогу ли я это сделать, – признаюсь я своей подруге. Она только что прилетела из Берлина (не забывайте, у меня нет друзей в Лондоне), и мы направляемся через парк Хэмпстед-Хит к прудам для плавания.

– Ты еще не тот человек, которым станешь в конце всего этого, – говорит она. – Ты изменишься, чтобы сдержать свое обещание. Это будет здорово.

Мы выскальзываем из джинсов, ботинок и пальто в уличной раздевалке. Она первая залезает в холодную воду. У нас обеих китайские корни, нас обеих зовут Джессика, но только она отлично умеет выступать на публике и разговаривать с незнакомыми людьми. Мы – точная противоположность друг друга.

Она уже наполовину пересекла пруд, а я еще медленно погружаюсь в воду. Вода такая холодная, что покалывает кожу и тело дрожит.

Спустя 45 секунд я вылезаю из воды и греюсь на солнышке, когда ко мне подходит поздороваться женщина лет 60, Джейн. Они с Джессикой старые друзья, потому что Джессика раньше жила в Лондоне и дружит со всеми.

Закончив разговор, Джейн поворачивается и ныряет в пруд головой вперед. Когда она выходит, я говорю:

– Не могу поверить, что ты решила намочить голову, ведь на улице так холодно!

– О, мне всегда приходится мочить голову. Сразу удаляется все, что на нас давит. Это полностью очищает разум, – отвечает Джейн.

Я смотрю на мутную гладь воды. Я боюсь холодной темной воды, но, возможно, мне придется прыгнуть прямо в нее, как это сделала Джейн. Я тоже хочу все удалить.

За 11 дней до выступления я вылезаю из постели после очередной бессонной ночи. Чтобы победить этот страх, мне нужна помощь. Реальная помощь. Я натыкаюсь на онлайн-форум о способах излечить страх публичных выступлений. Некоторые рекомендации: гипнотерапия, много практики, представить себе ведущего Джона Хамфриса в нижнем белье (это работает?), приложения, дыхательные упражнения, обмотаться в яркую шаль для уверенности.

Затем некто по имени Джулия рекомендует тренера по постановке голоса и логопеда, который, как говорит Джулия, «изменил мою жизнь» и «полностью вылечил меня». Тренера зовут Элис. Я достаю свой телефон.

– Здравствуйте, у меня боязнь сцены и большое событие через 11 дней, вы можете мне помочь? – выпаливаю я, как только женщина отвечает.

– В чем именно заключается ваша проблема? – спрашивает Элис.

Невротизм, острая застенчивость, периодическое заикание, неуверенность в себе, парализующая тревога, больная спина, ужасна в изучении языков, боязнь пауков, низкая, медленный обмен веществ.

– Я бледнею на людях, мне страшно, я говорю слишком быстро и забываю, что должна сказать.

Элис улавливает безотлагательность моего положения.

– Приходите ко мне во вторник в 2 часа дня.

Наконец нашелся взрослый человек, который может справиться с этой ситуацией. Я думаю, что нашла своего следующего наставника.

Элис живет в южном Лондоне. Выйдя из метро, я чувствую себя воодушевленно. Я собираюсь победить свой страх. Это должно произойти. Я послала Элис свою историю, и теперь она, усадив меня на диван, будет угощать меня чаем, слушать и успокаивать. Возможно, даже укутает в плед. Сегодня прохладный хмурый день. Я плотно застегиваю свой черный плащ и иду от станции к ее дому.

Я звоню в дверь, и через мгновение мне отвечает Элис. У нее седые волосы, собранные в хвостик с аккуратной челкой. Она миниатюрна, стройна и стильно одета, что создает впечатление чистоплотности и успешности. Я бы дала ей от 45 до 75 лет. Честно говоря, даже понятия не имею.

– Входите, – говорит она, жестом приглашая меня войти в свой обманчиво огромный дом и расположиться в большой кухне со стеклянными дверьми.

Элис садится напротив меня за кухонный стол и начинает с нескольких простых вопросов. Она ведет себя немного холодно, и я чувствую себя как на допросе. Пока она расспрашивает меня о моей застенчивости и боязни сцены, я ухожу в защиту. Это не похоже на погружение в теплую ванну. Смущенная своим страхом, я не могу говорить об этом с ней, не чувствуя осуждения.

– Итак, расскажите мне историю, с которой собираетесь выступать, – предлагает она.

Она выглядит такой выжидательной. Пришло время выступать. Хотя это только для нее, мои ладони начинают потеть. Я сглатываю.

– Итак, я была в том кафе и нашла значок… – говорю я Элис. Она внимательно смотрит мне в глаза, когда я говорю, и это нервирует. Я сбиваюсь.

Я пытаюсь снова. Я начинаю с нескольких фраз о переезде в Лондон и о том, как я иногда глажу чужих собак, но во рту у меня пересыхает, а сердце бешено колотится. А потом мой мозг делает свое дело. Он как бы выключается. Все становится черным. Дальше – пустота. Абсолютная.

– Я забыла свою историю, – ошеломленно говорю я Элис.

Это просто анекдот какой-то. Она не устроила мне опрос по «Кентерберийским рассказам» или истории Монголии – а такое действительно было в моей жизни. Меня поразила временная амнезия. Я не могу вспомнить следующую часть.

Я представляю себе сцену в Union Chapel. Софиты и темнота, сотни лиц смотрят на меня, а я стою и говорю:

– У меня был значок… мой значок… значок?

Это будет так унизительно. Все будут пялиться на меня, пытаясь понять, что со мной не так. Я навсегда останусь тем облажавшимся человеком, который не смог взять себя в руки, чтобы сделать эту простую вещь.

Попробуй. Подумай, Джессика. Подумай о своей истории. Что происходит в твоей истории дальше?

Элис смотрит на меня не двигаясь, и мне становится жарко. Нелепые слезы щиплют мне глаза и начинают течь по лицу.

Она протягивает мне бумагу.

– Напишите ее, – говорит она.

Я беру лист, едва видя его сквозь горячие слезы. Я беру ручку.

– Не могу, – отвечаю я. – Я ничего не помню.

Как-то я читала, что пытки преступников приводят к ложным признаниям. В этом что-то есть. Я бы призналась, что я – Бэнкси, если бы это заставило Элис перестать пялиться на меня своими пронзительными голубыми глазами.

– Нужны плавные переходы, – говорит она. – Это все из-за того, что вас смущает неестественный поворот сюжета в этой истории.

Она просит меня нарисовать свою историю в картинках. Я не могу сделать даже этого. Поэтому она достает еще один лист бумаги и начинает делать это за меня.

– Итак, у вас есть значок. – Она рисует значок, а потом кошку.

– Зачем вы нарисовали кошку? – спрашиваю я.

– Вы сказали, что гладили чужих собак, пока разговаривали с незнакомцами.

Точно, думаю я. Собаки.

Она рисует самолет. Плохо. Я вообще не понимаю, чем это может помочь. В своем рассказе я не говорю о самолетах. Элис составляет график и заполняет его бессмысленными иероглифами, рисует британский флаг, чтобы показать меня в Англии, кошку, чтобы представить меня, гладящую собак, и какие-то очки, чтобы…?