Читать книгу "Тарзан и сокровища Опара - Эдгар Берроуз"

– Кто пойдет на север с женщиной? – спросил он. Ахмет-Зек на минуту задумался. Золото, зарытое у дома англичанина, представляло из себя значительно большую ценность, чем та сумма, которую можно было выручить за эту женщину. Ему необходимо было избавиться от нее как можно скорее, но и золото надо было забрать не откладывая. Из всех приближенных Ахмет-Зека Верпер был самый подходящий для выполнения одного из этих неотложных дел. Араб, знающий все дороги и племена страны так же хорошо, как и сам Ахмет-Зек, легко сможет скрыться на севере с деньгами, вырученными за продажу женщины. Верперу же вряд ли удастся скрыться в стране, столь враждебной европейцам, а Ахмет-Зек со своей стороны постарается, чтобы отряд, который будет сопровождать бельгийца, был составлен из надежных людей, которые не перешли бы на сторону Верпера, если бы последний вздумал дезертировать от своего господина. Наконец Ахмет-Зек заговорил:

– Я не вижу необходимости нам обоим возвращаться за золотом. Ты поедешь на север с женщиной. Я дам тебе письмо к одному моему приятелю, который знает все рынки для этого товара. А я тем временем поеду за золотом, и мы встретимся здесь после того, как покончим со своими делами.

Верпер с трудом скрыл свою радость, услыхав слова Ахмет-Зека. Впрочем, неизвестно, удалось ли еще ему в самом деле скрыть ее от подозрительного, всевидящего ока араба. Тем не менее на этом порешили. Ахмет-Зек и лейтенант принялись затем обсуждать подробности предстоявших им путешествий, а после того Верпер простился и удалился в свою палатку. Он давно уже мечтал о ванне и теперь поторопился к себе. Приняв ванну, он прикрепил небольшое ручное зеркальце к задней стене палатки и, придвинув грубый Стул к неотесанному столу и, вооружившись бритвой, принялся удалять со своего лица густую, жесткую растительность.

В списке всех удовольствий, составляющих привилегию сильной половины рода человеческого, чувство облегчения и свежести, которое испытывает мужчина после того, как он начисто выбрился, занимает далеко не последнее место. Отогнав от себя на время усталость, Верпер после бритья развалился на своем хромом стуле, чтобы выкурить перед сном папиросу. Засунув большие пальцы обеих рук за пояс, он нащупал драгоценный мешочек, привязанный на ремешке вокруг поясницы. Он вздрогнул от радостного волнения, когда подумал о той ценности, какую представляло из себя это сокровище, никому кроме него не ведомое.

Что сказал бы Ахмет-Зек, если бы он это знал? Верпер злорадно усмехнулся. Как засверкали бы глаза старого мошенника, если бы только он мог взглянуть на это сокровище! Верпер не имел еще возможности полюбоваться камешками, он даже не пересчитал их, он только приблизительно догадывался о том, сколько они должны стоить. Он расстегнул пояс и вынул заветный мешочек. В палатке, кроме него, никого не было. Все обитатели лагеря, кроме часовых, давно ушли на покой. Никто и не войдет теперь в его палатку! Сквозь кожу сумочки он нащупал форму и величину маленьких камешков. Он взвесил мешочек в одной руке, потом в другой и, медленно повернув свой стул к столу, при свете маленькой коптящей лампочки высыпал содержимое мешочка на грубые неотесанные доски.

Яркая, сверкающая игра камней превратила внутренность неопрятной убогой палатки в великолепный дворец в глазах замечтавшегося бельгийца. Он представлял себе, как перед ним, владельцем сказочного богатства, раскрываются двери золоченых палат; он думал о власти, о наслаждениях и роскоши, которые ему всегда были недоступны; в своих мечтаниях он отвел взгляд от стола и устремил его туда, вперед, к далекой прекрасной цели, высоко подымавшейся над серой, скудной земной обыденщиной.

Глаза его бессознательно остановились на зеркале, все еще висевшем на стене. Какое-то отражение шевельнулось на поверхности маленького зеркальца и вернуло Верпера к действительности. Он еще раз взглянул в глубину зеркальца и увидел в нем мрачное лицо Ахмет-Зека, выглядывавшее из складок занавеси у входа в палатку.

Верпер едва подавил крик ужаса. С редким самообладанием он медленно перевел свой взгляд на стол, словно и не глядел в зеркало. Он, не торопясь, вложил драгоценные камни обратно в мешочек, запрятал его к себе за пазуху, вынул из портсигара папиросу, закурил ее и встал. Зевая и потягиваясь, он медленно повернулся к дверям палатки. Лица Ахмет-Зека уже не было видно в складках занавески…

Сказать, что Альберт Верпер был испуган, было бы мало. Он сознавал, что лишился не только своего сокровища, но и своей жизни. Ахмет-Зек никогда не позволил бы никакому найденному им богатству проскользнуть у него между пальцев. Не простил бы он и обмана лейтенанта, который, завладев таким сокровищем, не пожелал разделить его со своим господином. Бельгиец медленно приготовился ко сну. Он не знал, слепили ли за ним, но, если бы кто-нибудь и следил, он не мог бы подметить и следов нервного беспокойства, которое Верпер тщательно старался скрыть.

Два часа спустя, складки в передней части палатки раздвинулись, и темный силуэт бесшумно нырнул в темноту палатки. Медленно и осторожно двигался он по земле. В руке его был длинный нож. Он ползком приблизился к груде одеял, разостланных на нескольких ковриках у одной из стен палатки.

Быстро и легко его пальцы нащупали под одеялом плотную массу, которая должна была представлять из себя Альберта Верпера. Огромная рука поднялась в воздухе, остановилась на мгновение и опустилась. Еще и еще подымалась и опускалась рука, и каждый раз длинное лезвие ножа погружалось в фигуру, лежавшую под одеялами. Но тело было как-то совершенно безжизненно, и это поразило убийцу. Он лихорадочно откинул покрывало и дрожащими руками стал искать сумочку, которую он рассчитывал найти на трупе своей жертвы.

Через мгновение он выпрямился с проклятьем на губах. Ахмет-Зек под покрывалами лейтенанта нашел только груду платья, сложенного так, что оно похоже было на туловище спящего человека. Верпер бежал…

Ахмет-Зек бросился в деревню, грозным голосом сзывая сонных арабов. Они повысыпали из своих палаток, заслышав гневный призыв своего господина. Но тщетно обыскивали они деревню с одного конца до другого – Альберта Верпера и след простыл. В бешеной ярости Ахмет-Зек велел седлать коней, и, несмотря на то, что ночь была непроглядно темна, арабы выехали из деревни и рассыпались по лесу в поисках беглеца.

В то время как они выезжали из деревенских хижин, Мугамби, прятавшийся весь день в густом кустарнике у ворот, проскользнул никем незамеченный в ворота. Кучка черных стояла у ворот, глядя вслед уезжавшим, и, когда последний араб выехал из деревни, чернокожие стали запирать ворота, и Мугамби помогал им при этом, словно он всю жизнь прожил среди них. В темноте его приняли за своего и даже не окликнули, а когда все удалились в свои палатки и хижины, Мугамби скрылся во мраке и исчез.

В течение целого часа он пробирался ползком позади многочисленных хижин и палаток, стараясь определить, где находилась его госпожа. Наконец он остановился около одной хижины: это была единственная, у которой стоял часовой. Мугамби спрятался в тени за углом палатки и стал ждать. Пришел другой часовой – сменить своего товарища.

– Пленница внутри? – спросил вновь пришедший.