Читать книгу "Имитатор. Книга вторая. Дважды два выстрела - Олег Рой"

Теперь осталось всего ничего — грамотно использовать его смерть.

Он достал телефон, выбрал номер.

— Есть информация.

День третий

* * *

Аринин кабинет был невелик, в четверть пахомовского, а то и меньше. Стеллажи с папками, кодексами и кое-какими справочниками, рабочий стол, перед ним — стул для посетителей, за ним, в углу, сейф. В противоположном углу втиснулся небольшой диванчик. Свободного места посередине оставалось немного. Если в кабинете, кроме оперов, появлялся еще кто-то из экспертов, начинало казаться, что присутствует целая толпа. Впрочем, Арину кабинет вполне устраивал. Вот если бы еще посветлее был… Солнце заглядывало сюда лишь после обеда, и то ненадолго, мешала торчащая с западной стороны высотка. Утром же комнатку заполнял сумрак, из-за неказистой мебели казавшийся почему-то угловатым. Приходя, Арина сразу щелкала и придверным выключателем, и кнопкой настольной лампы — и неприятно канцелярское пространство становилось почти уютным.

Карасик, должно быть, подсматривал из своего кабинета: Арина только и успела повесить куртку и нажать кнопку электрического чайника, как на ее пороге появился самый молодой следователь управления. Он и выглядел как десятиклассник: невысокого росточка, розовощекий, с длинными «девчачьими» ресницами и вечно смущенной улыбкой. Поначалу его по пять раз на дню спрашивали: «Мальчик, ты кого-то ищешь?», да и сейчас называли исключительно Андрюшенькой. Арина с высоты своего следовательского стажа поглядывала на «мальчика» несколько снисходительно, особенно когда он сбивался с давно договоренного «ты» на «вы». Хотя видела: за щенячьей робостью таится неплохой потенциал. Как только восторженная романтичность начнет замещаться здоровым цинизмом — хороший следователь получится. Если не сбежит, конечно.

— Материалы по галерейному убийству принес? Вот и молодец. Кофе будешь?

Он замотал головой. Арина извлекла из нижнего ящика банку, сыпанула в кружку мелкого, тройного помола кофейного порошка, бросила два сахарных кубика, залила кипятком, накрыла блюдечком. Такой способ заваривания назывался почему-то «по-офицерски». Примитивно, но уж всяко лучше, чем растворимый.

Пристроившийся на «свидетельском» стуле Карасик только что носом не шмыгал:

— Ну как же это! — жалобно восклицал он, кивая на «материалы». — Какое же тут отсутствие следственных перспектив! Тут же есть что копать!

— И как успехи? Много уже накопал?

Карасик насупился:

— Пока не очень. Свидетелей вроде много, но все вразнобой говорят. И место сразу затоптали, ринулись, как стадо слонов. И до Бриаров не достучишься, они уперлись, как я не знаю кто. Но я же только начал! И сроки еще не подошли. А Ева говорит, Пахомов тебе велел забрать и приостановить. Это же… Мы же следователи, а не собачки дрессированные!

— Андрюшенька, — Арина улыбнулась юному коллеге сочувственно. — Насчет приостановить, это мы еще посмотрим, время действительно еще есть. Но ты бы хоть немножко за пределы глянул. Жизнь — в том числе и следовательская работа — она такая, знаешь… разнообразная. Да, вижу в твоих глазах сомнение, и не исключено, что на Пахомова кто-то надавил. Ну чтоб на тормозах спустили и постепенно в архив переправили. Ты же понимаешь, Бриары — люди непростые, у них достаточно возможностей позвонить кому надо, чтоб оставили несчастную семью в покое.

Карасик возмутился так, что чуть искрами из глаз не посыпал:

— И вы думаете, что это нормально? Они же потерпевшие, у них дочь убили, им полагается обрывать телефоны — и наши, и повыше — требовать, чтоб дело на особый контроль взяли. А они уперлись. Что они скрывают?

— Люди разные, Андрюш, — примирительно заметила Арина. — В том числе и потерпевшие. Кто-то возмездия жаждет, кто-то забыть трагедию поскорее стремится. Вряд ли стоит делать из этого далеко идущие выводы. Я посмотрю, но, пойми, не факт, что кто-то что-то скрывает. Может, и на Пахомова никто не давит, может, он попросту, раз уж Бриары во все колокола не бьют, отчетную цифирь старается в более презентабельный вид привести, до конца года не так много осталось.

Пассаж про отчетную цифирь Карасик пропустил мимо ушей:

— Но если на него давят, это же… Эх, как же я не догадался! Это же значит, что кто-то заинтересован… это же ниточка!

Арина покачала головой:

— Вовсе нет. Дела обстоят так, как они обстоят. Не надо с выводами торопиться, версии не должны опережать факты, в нашей работе это не полезно. А вот взглянуть на дело свежим глазом — совсем наоборот. Так что не обижайся и не высматривай везде признаки вселенского заговора. Ты сам-то как думаешь, что там?

— Ну… скорее всего, какой-то… ну как этот, как его, Чемпион.

— Какой чемпион? — не сразу поняла Арина. — А, Чепмен? Который Джона Леннона застрелил?

— Ну да. Софи же… Вокруг знаменитостей всегда какие-нибудь психи крутятся.

— И что ты в этом направлении нашел? Преследование? Угрозы в интернете или в жизни?

Карасик помотал головой:

— Ничего. Но не зря же Бриары отказываются разговаривать! Наверняка что-то было!

— И ты всерьез полагаешь, что они теперь гипотетического преследователя покрывают? Убийцу.

— Ну… если они его знают, то вполне могут… А что?

— Ничего. Бывает и такое. Бытовые мотивы исключаешь?

— Да ну… Ее смерть никому выгоды не приносила.

— Вот как? То есть ты уже выбрал генеральную версию? Вот именно поэтому иногда и надо на дело свежим глазом посмотреть. Иди работай. И не обижайся на весь мир.

Шмыгнув носом, Карасик удалился.

Ее смерть, значит, никому выгоды не приносила? Что это, если не предвзятость? Ах, Андрюшенька, Андрюшенька! Все для себя уже решил. А ведь дело-то может еще совсем другой стороной повернуться. Прямо противоположной. Впрочем, надо поглядеть.

Людьми Бриары были действительно «непростыми». Папа — бывший ученый, заработавший в профессиональных кругах определенную известность, ныне — не менее успешный бизнесмен. Мама — бывший искусствовед, ныне непременная участница престижных благотворительных фондов, тоже личность заметная. Дочка Софи — умница, красавица и к своим двадцати годам уже весьма популярная художница.

Вот на открытии ее выставки и прозвучал роковой выстрел, оборвавший жизнь не то самой художницы, не то ее сестры Николь. Девушки — видимо, в качестве рекламного хода — были одеты и причесаны одинаково, так что понять, кого, собственно, убили, до сих пор не удалось. Идентичные близнецы, чтоб их!

Та, что осталась в живых, впала, по словам обихаживающих ее медиков, в «посттравматический ступор», и разговаривать с ней было невозможно. Даже родители были в полной растерянности. И Карасику от нее ничего добиться не удалось.

Девушка не то чтобы не могла ничего вспомнить или отказывалась отвечать. Она не отказывалась. Просто не реагировала почти ни на что, в том числе на вопросы следователя. Вероятно, именно это медики и назвали «ступор», отказываясь даже приблизительно предположить, сколько он продлится. Неудивительно, что следствие впало в такой же «ступор».