Читать книгу "Архетипы и коллективное бессознательное - Карл Густав Юнг"

113 Медицинская психология упустила из виду, что без знаний общей феноменологии психология неврозов, например фрейдистская, буквально висит в воздухе. Также не был принят во внимание тот факт, что в области неврозов Пьер Жане еще до Фрейда начал создавать описательную методологию[62], не обременяя ее большим количеством теоретических и философских допущений. Биографические описания психических явлений, выходящих за рамки сугубо медицинской области, были представлены главным образом в труде женевского философа Теодора Флурнау, а именно в его изложении психологии неординарной личности[63]. За ним следует первая попытка синтеза: классическая работа Вильяма Джемса «Многообразие религиозного опыта» (1902). Именно этим двум исследователям я обязан тем, что научился понимать сущность психических нарушений в рамках человеческой психики как единого целого. Я сам в течение нескольких лет занимался экспериментальной работой, однако после интенсивных исследований неврозов и психозов был вынужден признать: как ни желательны количественные дефиниции, обойтись без качественно-описательных методов невозможно. Медицинская психология пришла к выводу, что ключевые явления в этой сфере чрезвычайно сложны; понять их можно лишь сквозь призму описаний, составленных на базе клинического материала. Этот метод, однако, предполагает отсутствие всякой теоретической предвзятости. Любая естественная наука описательна там, где эксперимент невозможен, но при этом она не перестает быть наукой. С другой стороны, экспериментальная наука сама себя делает невозможной, если ограничивает сферу своей деятельности рамками теоретических концепций. Психика не кончается там, где кончается физиологическая или любая другая теория. Иными словами, в каждом отдельном случае, который мы рассматриваем научно, следует учитывать проявления психики в их совокупности.

114 Эти соображения крайне важны при обсуждении любого эмпирического понятия, в том числе и понятия анимы. Вопреки распространенному предрассудку, будто речь идет о какой-то теоретической выдумке или – того хуже – о чистой мифологии, я должен подчеркнуть, что понятие анимы – понятие сугубо эмпирическое, единственная цель которого состоит в том, чтобы дать название группе родственных или аналогичных психических явлений. В этом отношении понятие анимы ничем не отличается от понятия артроподов, которое включает в себя всех членистоногих и тем самым дает этой феноменологической группе имя. Упомянутый мной предрассудок проистекает, как ни печально, из невежества. Мои критики не знакомы с явлениями, о которых идет речь, ибо последние лежат по большей части за пределами медицинского знания, в области общечеловеческого опыта. Однако психику, с которой вынужден иметь дело врач, не беспокоит ограниченность его знаний; она ведет собственную жизнь и реагирует на воздействия, исходящие из всех областей человеческого опыта. Ее природа проявляется не только в личной, инстинктивной или в социальной сферах, но и в общемировых явлениях. Следовательно, если мы хотим понять психику, область исследования должна включать весь мир. По практическим причинам мы можем – и должны – отграничить поле своей деятельности, однако это искусственное ограничение следует всегда иметь в виду. Чем сложнее явления, с которыми приходится сталкиваться на практике, тем более широкими должны быть рамки их рассмотрения и соответствующие знания.

115 Таким образом, тот, кто ничего не знает об универсальной распространенности и значении мотива сизигии в психологии первобытных людей[64], в мифологии, в сравнительной религии и в истории литературы, едва ли сможет что-то сказать о понятии анимы. Его познания в психологии неврозов могли бы дать ему некоторое представление о ней, но только знание ее общей феноменологии способно открыть подлинный смысл того, с чем он сталкивается в отдельных случаях, часто в патологически искаженной форме.

116 Хотя многие до сих пор полагают, будто единственное существенное основание наших знаний дается исключительно извне и что «nihil est in intellectu, quod non antea fuerit in sensu», все же верно и то, что глубоко почитаемая атомарная теория Левкиппа и Демокрита была основана вовсе не на наблюдениях за расщеплением атомов, а на «мифологических» представлениях о мельчайших частицах – крошечных живых элементах, атомах-душах, которые известны даже пребывающим в палеолите жителям центральной Австралии[65]. Сколько «души» проецируется в непознанное во внешнем мире, известно всякому, кто знаком с древним естествознанием и натурфилософией. На самом деле так много, что мы не можем – и никогда не сможем – сказать, как устроен мир сам по себе, ибо, коль скоро речь идет о знаниях, мы вынуждены трансформировать физические события в психические процессы. Но кто может гарантировать, что при такой конверсии получится достаточно «объективная» картина мира? Это возможно только в том случае, если физическое событие является также и психическим. Однако мы пока еще крайне далеки от такого утверждения, а потому должны, волей-неволей, довольствоваться предположением, что психика поставляет те образы и формы, которые одни делают возможным познание объектов.

117 Предполагается, что эти формы передаются традицией; следовательно, сегодня мы говорим об «атомах» потому, что прямо или косвенно слышали об учении Демокрита. Но где слышал об атомах Демокрит или любой другой ученый, который впервые заговорил о мельчайших элементах? Это понятие уходит своими корнями в архетипические идеи, то есть в первичные образы, которые суть не отражения физических событий, но спонтанные продукты психического фактора. Несмотря на материалистическую тенденцию понимать психику как простое отражение или отпечаток физических и химических процессов, в пользу этой гипотезы нет ни единого доказательства. Скорее наоборот, бесчисленные факты свидетельствуют о том, что психика трансформирует физические процессы в последовательность образов, которые едва ли имеют распознаваемую связь с объективным процессом. Материалистическая гипотеза чересчур смелая и пренебрегает опытом с почти метафизической самонадеянностью. Единственное, что мы можем установить точно, учитывая имеющиеся у нас знания, – это наше абсолютное неведение относительно природы психики. Нет никаких оснований рассматривать психику как нечто вторичное или как эпифеномен; напротив, имеются все основания понимать ее – по крайней мере гипотетически – как factor sui generis до тех пор, пока не будет доказано, что психические процессы можно изготовить в реторте. Раз уж мы смеемся над заверениями средневековых алхимиков, будто они могут создать lapis philosophorum, который состоит из тела, души и духа, считая это невозможным, следует отбросить и их логическое следствие, а именно – материалистический предрассудок в отношении психики.