Читать книгу "Новая Ты - Кэролайн Кепнес"

– Джо-бро, – не унимается Келвин, – ты склеил телочку на «Тиндере» и все равно хандришь.

– Пришлось бросить ее ради «книги».

– Ну, сценарий же написан по книге, значит, это все равно что книга, только немножко в другой форме. Как кофе со льдом. Все равно кофе, пусть и холодный.

Не сдерживаюсь:

– Да пошел ты!

– Чувак, расслабься.

Я сейчас придушу его. Торетто никогда не расслабляется, потому что на расслабоне далеко не уедешь. Келвин бормочет что-то про виниловую пластинку «Флэйминг липс», кафе на колесах, горном курорте Биг-Беар, беконе и своем обломе прошлой ночью. Лучше б он сегодня был под кокаином, потому что под анашой Келвин невыносим – тормозной высокомерный бездарь. Говорит, что его дружок сейчас на каком-то гребаном фермерском рынке в центре и может купить нам пожрать. Идиот, мать его!

Говорю, что не голоден. Он сует мне свой «Айпэд» и включает новое «уморительное» видео Хендерсона, чтобы я «развеселился». Отказываюсь, он настаивает.

– Хендерсон жжет. Поливает дерьмом свою новую девушку. Ржачная херня. Охрененная ржака. Гениально!

Как здесь все легко бросаются громкими словами.

– Келвин…

– Джо-бро, поверь, тебе надо отвлечься, – не отступает он. – Смотри. Отдыхай. Расслабляйся.

Как? Как тут расслабишься, когда то и дело шлет сообщения Дилайла, а Келвин бубнит про свой «Фургон-призрак»: то он собирается пропихнуть его на юмористический канал, то снять мультик для взрослых, вроде «Футурамы», то совсем забывается и начинает бредить, как идею возьмут на HBO, а главную роль отдадут Джону Кьюсаку, и тот станет колесить по стране и подбирать по дороге девушек, а те будут исчезать, а он будет их искать, но никого так и не найдет, потому что фургон – призрак, и сам он – призрак, только не догадывается об этом. Я сдаюсь и говорю Келвину, что идея гениальная. Он начинает строчить в телефоне своему соавтору Слейду, а я голову готов дать на отсечение, что ничего они не напишут. Тут, в Эл-Эй, все носятся с собственными пьесами, сценариями, романами, а по факту одна болтовня: никто ничего не пишет. Это как в Нью-Йорке: все твердят, что надо непременно сходить в Клойстерс, музей средневекового европейского искусства на Манхэттене, а заканчивается рабочий день и… на улице либо слишком жарко, либо слишком холодно, либо вообще выходной и тянет поваляться на диване и позырить телик.

И чем тогда я лучше местных? Такой же придурок. Даже Эми не могу найти.

– Сгоняю еще за смузи, – говорит Келвин. – Тебе взять?

– Нет, спасибо.

– Джо-бро, послушай совета: отвлекись. Посмотри мистера Х.

– Слушай, вообще нет сил.

– Да там всего две минуты.

– Честно говоря, ненавижу его.

– Ненавидишь Хендерсона? Не смеши, чувак.

Я вновь сдаюсь и включаю «П@#уй нарциссизм». Все по-старому, как при Эми: Хендерсон в фирменной дебильной футболке с надписью #СИСЬКИ сидит, развалясь на кушетке, и вещает про телку с «мохнатой пелоткой». Терпеть не могу, когда так говорят. Это киска, лоно, вагина – как угодно! Он называет девушку «органической свиньей», которая измазала своими суперфруктами все его простыни, и жалуется, что пока найдешь ее щель в кустах, весь взмокнешь. Дрожащими руками делаю звук громче.

– Черника! – Он сплевывает. – Я сказал, пусть засунет ее себе в пелотку. Не, ну а чё, по-моему, обоснованная просьба. Хоть перекушу, когда доберусь до сути. Но простыни – сука! – мои дорогущие шелковые простыни превратились в говно. Не хочу показаться грубым, но меня еще пока не взяли на главный канал – приходится здесь за гроши перебиваться, а простыни недешевые. Так что не помешала бы компенсация… И только она собралась как следует загладить свою вину, как пришла пора идти на шоу. И вот я здесь. С синими пятнами на простынях и с синими яйцами. Сам себя лишил секса. Вот так сидишь на убогом диване в убогой квартире и мечтаешь о девушке, простынях и бабках, а потом срываешь куш, и вроде вот оно все – на, бери. Только хрен тут! Даже в собственной постели не дают потрахаться.

Толпа бьется в экстазе. Хендерсон смотрит на кого-то в зале и говорит:

– Люблю тебя, Эми, детка. Классно целуешься, солнышко. Без обид, да?

Сердце бешено колотится, дыхание перехватывает. Камера не показывает ту, к кому он обращается, но я и так знаю, что это она. Перематываю и слушаю снова: «Люблю тебя, Эми, детка». Она спит с ним! С ним! С моим врагом. С нашим врагом. Лживая, двуличная сука! В «Преступлениях и проступках» Миа Фэрроу точно так же подставила бедного Вуди Аллена, предпочтя ему, такому милому, благородному и влюбленному, пустого и напыщенного телепродюсера, которого в начале фильма вроде как презирала. А в конце заявляет Вуди, что он на самом деле, видите ли, не так уж плох. Когда я загоню в угол эту мерзкую лгунью, она наверняка будет петь то же самое, да еще и посоветует мне остыть и расслабиться. И я чувствую, что если сейчас, в эту самую минуту, сам не сделаю что-нибудь мерзкое и подлое, то просто взорвусь. Отправляю Келвину сообщение: «Правда гениально!»

Он влетает в дверь (похоже, успев по дороге закинуться амфетамином) и орет от восторга, что я наконец узрел истинный свет и вместе с ним припал к алтарю искрометного юмора великого Хендерсона, превзошедшего в своем искусстве патриархов стендапа Ричарда Прайора и Джерри Сайнфелда.

– Гарвардов не кончал. А все равно гений! – вопит Келвин. – У него ай-кью не меньше десяти тысяч.

А еще этот кумир молодежи качается, занимается борьбой и вообще на все руки мастер. Сейчас он в Малибу, катается на серфе и постит в «Инстаграме» фоточки на гребне волны. Можно, конечно, рвануть туда сейчас, чтобы утопить его в прозрачных водах океана, а ее маленькую дрянную голову размозжить о живописные скалы, но из-за пробок и редких автобусов я вряд ли доберусь туда к закату.

– У него дом на пляже?

– Нет, он живет на холмах и в конце недели всегда устраивает шумные вечеринки, на которых обкатывает новый материал.

Сегодня как раз пятница. Мое сердце вот-вот взорвется от радости разноцветными ножами Рейчел Рей.

– Класс. – Беру себя в руки. – Может, сходим?

Келвин пожимает плечами:

– Ну, не знаю, Джо-бро. Я, конечно, тусил там раньше… типа того, ага… Сейчас у меня вроде как творческий подъем – хочу поработать, чтобы вернуться уже на коне.

Нет, парень, на коня тебе никогда не забраться, потому что ты все всегда бросаешь на полпути. Дышу. Успокаиваюсь.

– Тем более надо общаться, заводить связи. Уверен, если ты расскажешь им про свою идею, они кипятком начнут писать.

– Да, наверное… Хендерсон классный и все такое, однако на роль продюсера для моего «Фургона» не очень подходит.

Никакого «Фургона-призрака» нет и никогда не будет, а я скоро (клянусь, мой бедный измученный мозг, очень скоро!) вернусь в Нью-Йорк, поэтому говорю: