Читать книгу "Настоящая любовь - Сара Данн"

Я вижу, что, пытаясь разобраться в вопросах своей веры, я сосредоточилась почти исключительно на сексе. Вероятно, вы думаете, что духовные традиции святого Павла, Фомы Аквинского и Мартина Лютера этим не ограничиваются. Так оно и есть. Однако я больше не буду надоедать вам своими переживаниями. На самом деле я испытываю сложные чувства ко всему, что произошло со мной. Без сомнения, некоторые из них резко отрицательные, а те, что не являются отрицательными, трудно выразить словами. И, я полагаю, если бы меня воспитали в духе «Христианской науки»[13], я бы сходила с ума совершенно по другому поводу, например, из-за визита к врачу. И непременно случилось бы вот что: в течение долгого времени я не могла бы собраться с духом сходить к врачу, а когда наконец пошла бы, то это стало бы результатом сомнений, любопытства и отчаянной нужды в медицинской помощи, а когда мир не перевернулся бы после моего похода к врачу, меня стали бы одолевать еще большие сомнения, и очень скоро я просто не выходила бы из врачебных кабинетов и перестала быть «научной христианкой». Разумеется, я вижу всю несерьезность и смехотворность своих рассуждений. Однако от них не всегда легко избавиться.

Глава восьмая

Когда я проснулась утром в ту субботу, Генри уже ушел. Какое-то время я еще повалялась в постели, пытаясь разобраться в своих чувствах. Это была одна из тех вещей, которым я научилась за годы своего лечения. Беда в том, что в последнее время стоило мне сесть и приняться в них разбираться, как меня начинало страшно тошнить. Я старалась вспомнить, что говорила по этому поводу Дженис Финкль. Пусть они прокатываются через тебя, подобно волнам. Наблюдай за ними так, как ты смотришь на проплывающие в небе облака.

Я села на постели, решив, что больше не буду изводить себя размышлениями. Это был ничего не значащий секс. Я и не буду придавать ему никакого значения. Поэтому я встала с постели и направилась в ванную, где нашла записку. Она была прислонена к зеркалу над раковиной. Я тут же схватилась за телефон и позвонила Корделии. (В таких случаях в роли моей советчицы выступает Корделия, а не Бонни.)

— Что там написано? — спросила Корделия, когда в своем рассказе я добралась до записки.

— Имей в виду, что он — мой босс, — сказала я. — Так что, я полагаю, это что-то вроде шутки на рабочем месте.

— Что там написано? — повторила она.

— Классная работа.

— Классная работа?

— Да, — ответила я. — Тут написано: «Алисон. Отличная работа. Генри».

— О'кей, я вижу, что он постарался быть смешным, — сказала Корделия. — Остроумно. Это совсем не похоже на оскорбление.

— Мне тоже так кажется.

— Тем не менее…

— Я знаю.

— Но ты не должна беспокоиться.

Но я была обеспокоена.

— Мне кажется, если у тебя был восхитительный секс с кем-то, причем не один, а два раза, ты просто обязан дождаться утра, правильно? — сказала я. — Мне это представляется логичным.

— Вы сделали это два раза? — поинтересовалась она.

— Да.

— Два раза один за другим или два раза с перерывом?

— Два раза с перерывом, — ответила я. — Он заснул в промежутке. Это имеет значение?

— Не совсем, — откликнулась Корделия. — Мне просто нужна вся информация.

— Ну, и что ты думаешь?

— Ну что ж, — сказала Корделия и глубоко вздохнула. — Вполне возможно, что у тебя был восхитительный секс, а он просто… ну, ты понимаешь, занимался сексом.

Какое-то мгновение я помолчала.

— Такое бывает?

— Когда я была с Джонатаном, мне было так хорошо, как никогда в жизни, — сказала Корделия. — Он же просто лежал, мечтая, чтобы я оказалась моделью с показа мод нижнего белья.

— Это он тебе так сказал?

— У нас были очень честные отношения, — сказала Корделия. — Слишком честные. Придурок.

Джонатан был настоящим придурком, и с Корделией он поступил по-свински, а она всегда говорила, что оставалась с ним так долго только из-за секса. Для Корделии секс очень важен. Она занимается им много и часто, и у нее есть несколько интересных теорий по этому поводу. Собственно говоря, я знала, что одной из причин, почему секс с Томом оказался не столь замечательным, как секс с Генри, была как раз одна из теорий Корделии. И заключается она вот в чем. По-настоящему замечательный секс — это как секс в кино. Если вы смотрите, как люди занимаются сексом на экране, и говорите себе: «А-а, такого секса в жизни не бывает. Он бывает только в кино», то это значит, что сами вы не занимаетесь великолепным сексом. Я как-то попыталась разговорить Корделию на эту тему, еще в те времена, когда только начала спать с Гилом-гомосексуалистом. «А как насчет фильма «Роковое влечение»? — помнится, поинтересовалась я у нее. — Помнишь, когда вода течет из крана? А в раковине гора посуды?» В ответ Корделия лишь приподняла бровь так, как только она умеет делать, и, увидев это, я поняла — кое-что это да должно бы значить.

— Ну, хорошо, я замечательно провела время, — сказала я. — Два раза. У меня было два замечательных раза. А сейчас я лежу в постели, глядя в потолок, и знаешь, о чем я думаю?

— И о чем ты думаешь?

— Сколько пройдет времени, прежде чем мы дойдем до такой точки в наших отношениях, что после этого я буду ходить в ванную и наносить увлажнитель.

— Ты больна, — сказала Корделия. — И ты это сама понимаешь.

— Понимаю.

— Этот парень — не тот парень, — заявила Корделия. — Поверь мне.

— Я знаю.

— Потребуется много чего, чтобы этот парень превратился в того парня, — сказала она. — Но, может быть, он станет твоим сальным блином.

— Моим кем? — спросила я.

— Когда ты печешь блины, первый из них впитывает в себя весь лишний жир со сковородки так сильно, что тебе остается только выбросить его, — сказала Корделия. — Генри может впитать в себя всю грязь, что осталась после Тома. Тогда твоя сковородка будет готова к настоящей работе.

— Не думаю, что это очень хорошая метафора, — сказала я, — но мне она нравится.

— Так говорила моя мать, — сообщила Корделия. — Вот только она вышла замуж за свой сальный блин. «Не повторяй моей ошибки», — говорила она мне всякий раз, когда мы ссорились. «Выбрасывай свои сальные блины».

— Ну, и что мне теперь делать? — спросила я.

— Все просто, — отозвалась Корделия. — Наслаждайся своим сальным блином. А потом выбрось его.

Мне не дает покоя вот что: может статься, у вас сложилось впечатление, что я расстроена тем, что произошло между мной и Генри, тогда мне стоит попытаться исправить это впечатление. Я вовсе не расстроена. Мне было понятно, что с объективной точки зрения я должна чувствовать себя оскорбленной — тем, что Генри удрал посреди ночи, его запиской со словами «классная работа», тем, что он не позвонил мне ни в субботу, ни даже в воскресенье — но также я должна признаться в том, что испытывала определенное возбуждение. Я имею в виду, что он совершенно меня не знал, не знал даже моего второго имени! Все было так, как будто я наконец начала вести такую жизнь, о которой пишут только в книгах, словно однажды утром я проснулась и ощутила себя ковбоем на родео, или португальским конкистадором шестнадцатого века, или гейшей. Вот как все было здорово. Прожив большую часть своей жизни под грузом ограничений, ожиданий и предостережений — большинство из которых сводилось к тому, что секс следует использовать только как инструмент для того, чтобы привязать к себе мужчину на всю жизнь, а все остальное считается тактическим поражением женщины с самыми печальными последствиями — я наконец наплевала на все условности и отбросила всякую осторожность. После всех тех долгих лет, когда хотела и не могла решиться на это. Что бы вы теперь ни говорили мне об опасностях сексуальной свободы. Никто и никогда не сказал мне правды. А правда заключается в том, что сексуальная свобода чертовски похожа на свободу настоящую.